- Я делал многое, но не это... Не это! И я очень рад, что сейчас это сделаю...
- Сейчас?... - произнес с ужасом Паганини. – Ты хочешь сказать...
- Как раз то самое... Твой любимый сын, Марио, находится в этот момент здесь, связанный и засунутый в подобный же металлический гроб... Ему, знаешь ли, подошла коробка. Он в ней поместился как черепаха в своем панцире... Ты меня слышишь, дорогой Игнацио? - хихикнул с сатанинским садизмом Карузо.
- Марио... Мой несчастный мальчик... Я тебя убиваю, - вскрикнул с мукой Паганини, и его начали душить рыдания. - За грехи родителей мучаются дети...
- И как мучаются… И как мучаются... Самым жутким образом... - подбросил перцу с того конца Карузо.
- Боккачио... Лучше убей меня! – произнес драматически Паганини.
- Я предпочитаю убить твою душу, - сказал тот безжалостно и твердо. - Она умрет постепенно, как умирала моя, когда я слышал страшный звук закрывавшейся герметически крышки гроба над моим любимым Америко... Целых пятьдесят минут я слушал, как он бьется и трепещет...
- Не преувеличивай, Боккачио... Его агония не продолжалась так долго. За десять минут все было кончено...
- Десять минут? Ты хочешь сказать, что мой сын продержался так мало? Это поклеп. Оскорбление памяти Америко... - раскалились провода от гнева Карузо.
- У меня не было намерения его оскорбить... В любом случае, какое это имеет значение?
- Очень большое... Очень большое... У меня, как у настоящего американца, спортивный характер и психоз на рекорды. Особенно в случае, когда рекордсменом является мой сын, Всем известно, что он прожил целых пятьдесят пять минут в герметически закрытом гробу. Я очень хочу знать, сколько проживет твой. Предлагаю пари, что он не продержится и полчаса...
- Боккачио... Ты с ума сошел? Предлагаешь мне пари в столь трагическую минуту для моего отцовского сердца?
- Почему, собственно?... Разве трудно засечь время конвульсий?
- О бог мой... Да минет меня чаша сия, - совсем пришел в упадок Паганини.
- Зуб за зуб, Игнацио... Всадил нож и получай нож...
- Мадонна,- расплакался в старческой немощи Паганини.
- Игнацио... Помолись хорошенько за своего сына... В эту минуту мы закрываем крышку гроба. Естественно, мы ее герметически заварим, так, как сделал ты, друг. Напряги хорошенько слух, чтобы услышать последние стоны Марио...
Паганини напряг слух и слушал, вплоть до того момента, пока они окончательно не смолкли, вопли и удары с того конца телефонного провода. Если б его, однако, видел в этот момент Карузо, того хватил бы удар. Потому что несгибаемый коллега вовсе не рвал на себе волосы и усы, напротив, улыбался с дьявольским выражением и потирал руки, как хитрый делец, обеспечивший себе крупную выгодную аферу.
- Порядок, Паганини, - сказал через некоторое время Карузо. - Все уже кончилось. Я тебе не говорю о рекорде твоего сына, потому что у меня есть такт и я не хочу тебя еще больше огорчать. Но можешь приехать со своими людьми, чтобы его забрать и похоронить, как подобает сыну руководителя.
- Могу я приехать сейчас, немедленно? – спросил Паганини среди рыданий.
- Конечно же... Ты знаешь мотель «Хай Лайф».- Я тебя тоже подожду с моими людьми и заключу в свои объятия, чтобы окончательно примириться над трупом Марио. Да здравствует четыре-четыре! - воскликнул он с энтузиазмом и отключил телефон.
Игнацио Паганини повесил трубку, чтобы тоже с энтузиазмом крикнуть «ура» своей хитроумной гениальности.
- Маразматик... Впавший в детство... - сплюнул он в честь Карузо. - Сегодня ты потерпел величайшее поражение в своей жизни. Этот несчастный ублюдочек из Греции был для меня ничем. Итак, я навсегда веду в счете. Да здравствует четыре-три!
Глава 15
В этот день в мотеле «Хай Лайф» собрались представители сразу двух кланов. Белые стилеты на черном фоне и черные стилеты на белом, то есть гербы Паганини и Карузо, мирно скрестились у закрытого металлического гроба на высоком постаменте - наверное, последнего в этой многолетней войне.
Автомобиль Игнацио Паганини - черный «роллс-ройс» с белыми бархатными сиденьями - был припаркован рядом с автомобилем Боккачио Карузо - белым «роллс-ройсом» с черными бархатными сиденьями. Несчастный отец Марио, в сопровождении лучших людей своей «семьи», медленно и драматически вошел в старый, запустелый холл мотеля, немного приведенный в порядок к случаю. Его встретил сам Карузо со своим сопровождением. Это был торжественный момент, который стал трагическим, когда Паганини заметил тяжелый металлический гроб. Момент стал еще более высоким и историческим, когда Карузо упал в его объятия, шепча слова примирения и утешения.
- Ни о каком из моих детей я не плакал так сильно, как о Марио. Может быть, потому, что я потерял его в мирное время, - сказал Паганини. - Наше сердце становится очень чувствительным и слабым в мирную эпоху. Поэтому и боль его умножается, когда приходит беда, - вытер он с философским терпением свои глаза, когда вместе со своими свитами они вошли в боковой зальчик, чтобы выпить кофе.
- Ты действительно много претерпел, бедный мой Игнацио, - сказал Карузо. - Однако я возмещу твой ущерб одним приятным сюрпризом.
- Сюрпризом? И даже приятным?... – с душераздирающим скептицизмом покачал головой Паганини. - После потери Марио ничто не может порадовать мое сердце...
- Марио действительно был замечательный парень... Вы согласны, друзья мои? - посмотрел на своих людей Карузо. Все пятеро дружно кивнули.
- За те немногие дни, которые он провел на моей вилле, я искренне полюбил его, как родного сына... - продолжил Карузо. - И поэтому я принял неслыханно великодушное решение, которое показывает, какие гордые люди командуют «семьей» Карузо.
- Какое решение? - спросил с беспокойным любопытством Паганини.
- То, которое принял бог, когда увидел, как Авраам отдает ему в жертву своего сына... Бог был достаточно удовлетворен приношением и не захотел действительного осуществления страшной жертвы. Одним словом, он счел дело прошлым и подарил жизнь доброму Исааку...
Он добродушно засмеялся недоверчивому и недоуменному виду Паганини. То же сделали и пять мужчин свиты.
- Марио жив... Вот он! - с триумфом воскликнул Карузо, показывая на дверь в боковую комнату, которая внезапно открылась, и в ней показался живой Марио.
- Марио... Жив? - вытаращенными глазами увидел невероятное зрелище Игнацио Паганини.
- Я рассуждал, как бог, я тебе уже объяснил... Полностью удовлетворился твоим благим намерением предложить его мне в качестве жертвенного животного. «Слово твое меня насытило, а хлеб твой ешь сам», - как говорит известное изречение.
- То есть гроб пуст?... - спросил Паганини, сохраняя глупый вид человека, которого ударили по голове доской.
- Нет, не пустой, Игнацио. Мы его заполнили одним захудалым человечком из твоей «семьи», чтобы счет стал хотя бы четыре-четыре.
- И кто же это?
- Захудалое ничтожество, которое все время доставляло тебе хлопоты. Уверен, ты будешь рад, что избавился от него. Я имею в виду этого нищего черта, сводника из Лос-Анджелеса, Валентино Риакони.
Даже если бы молния упала на голову Паганини, он бы так не съежился и не почернел.
- Негодяй... Ты сожрал моего ребенка... - взревел он и сунул руку к сердцу, будто оно у него заболело, но это была уловка, чтобы выхватить пистолет. Пуля попала Карузо прямо в голову, молниеносно сделав
