умещается вместе со своим Шерлоком Холмсом, как в футляр, в небольшое гениальное произведение Эдгара По 'Убийство на улице Морг'…
Примерно так же можно было сказать и о научной фантастике до Уэллса и лишь отчасти Жюля Верна. Научно-фантастическая новелла, созданная По, долгое время оставалась непревзойденным эталоном.
По странной иронии судьбы творцом американской фантастики все еще считается не По, а Хьюго Гернсбек, создавший в 1911 году роман 'Ральф 124СА41+'.
Недавно эта вещь была издана у нас. Советский читатель мог увидеть тот мир 2660 года, который рисовался в 1911 году Гернсбеку. Смешно теперь читать о летающем среди небоскребов злодее, похищающем невест, и о «невероятных» достижениях науки, которые выглядят сейчас предельно наивными. Художественный уровень романа ниже всякой критики. Только то, что сам Гернсбек много сделал для развития американской фантастики, спасло его произведение от полного забвения.
Французская фантастика восходит к Жюлю Верну, английская — к Уэллсу, а американская же почему- то к Гернсбеку. А ведь и Жюля Верна можно 'уместить в футляр' антарктического путешествия Гордона Пима. Он сам писал, что 'Необыкновенное приключение некоего Ганса Пфалля' вдохновило его написать 'Пять недель на воздушном шаре'. Уэллсовский 'Остров доктора Моро' обнаруживает влияние По, 'Кольцо Тота' Конан-Дойля прямо навеяно этим трагическим гением.
Но даже если бы не было По, у современной американской фантастики были более достойные «отцы», чем Гернсбек.
Эдвард Хейл в рассказе 'Кирпичная Луна' писал об искусственном спутнике, Джон Эстор в 'Путешествии к другим мирам' описывает высадку на Юпитере и Сатурне, рассказывает о переделке климата земли 2000 года, об антигравитации. Этот выпущенный в 1894 году роман отвечает всем канонам строгой научной фантастики.
А разве 'Янки при дворе короля Артура' Марка Твена не фантастика? В наши дни Джон Бойнтон Пристли написал прелестную повесть '31 июня' почти на сюжет этого замечательного романа.
Подлинным фантастом был и Амброз Бирс, создавший 'Настоящее чудовище', 'Случай на мосту через Совиный ручей', остроумные и едкие политические гротески. Здесь и релятивизм сознания и времени человеческой жизни ('Заполненный пробел'), и робот, играющий в шахматы, который убивает своего создателя ('Хозяин Моксона'). В этом рассказе, кстати, может быть, впервые в литературе, ставится вопрос: 'Может ли машина мыслить?'.
Наконец, 'Железная пята', 'Алая чума', 'Враг всего мира', 'Тень и блеск', 'Смирительная рубашка' Джека Лондона — все это шедевры фантастики. Изумительный рассказ 'Красное божество', которым Лондон как бы развернул традиционные темы фантастики до горизонтов совершенно необъятных, вернув ей терпкий аромат экзотических лесов, напряжение борьбы, тоску и горечь поражения — все то, чего не знала она после Эдгара По.
Даже Эдгар Берроуз больше подходит для роли родоначальника, чем Гернсбек. По крайней мере он получил мировую известность своим романом 'Тарзан среди обезьян' и «тарзанным» циклом из 23 книг. Тарзан (четырехсерийный фильм на эту тему демонстрировался у нас с исключительным успехом) орудует в джунглях, как Джон Карбер — на Марсе (марсианский цикл Берроуза) и Кирсон Непир — на Венере (венерианский цикл).
Это та самая литература космо-ковбоев, или, как ее называют, 'космическая опера', полная чудовищ, атомных пистолетов, межпланетных пиратов, блондинок в скафандрах, краж кислородных запасов и пр., которой переполнен англо-американский фантастический рынок. Ее не избежали и многие талантливые писатели, такие, как, скажем, Азимов, и режиссеры ('Барбарелла' Вадима).
Итак, мы замкнули магическое кольцо, объединившее древний эпос и современное искусство (понятие 'научная фантастика' включает в себя не только литературу, но и театр, кинематограф, живопись, рекламу). У современной научной фантастики не больше сходства с далекими ее истоками, чем, например, у релятивистской космологии с ранней космогонией. И лишь поэзия — вечное сердце искусства объединяет мифы и сказки с 'электронным эпосом' двадцатого века. И не только с эпосом, но и сознанием.
Мы очень мало знаем об истинных представлениях древних. Они оставили нам прекрасные сказания, в которых, безусловно, отражены их воззрения на людей и природу. Но как отражены? Языку искусства свойствен особый образный строй и удивительная наивность ребенка, впервые открывающего для себя мир.
Первый набат
Из английских фантастов уэллсовского направления наибольшей известностью пользуются Олаф Степлдон ('Последние и первые люди', 'Создатель звезд'), творчество которого протекало в тридцатые — сороковые годы, и наш современник Джон Уиндэм, которому посвящен 8-й том 'Библиотеки современной фантастики'. К ведущим фантастам современной Англии обычно причисляют Джеймса Мак-Интоша (роман 'Придуманный мир'), Джона Кристофера, Джима Белларда, Джеймса Блиша, Брайана Олдиса.
Советский читатель хорошо знаком и с творчеством Артура Кларка — писателя, ученого, известного популяризатора науки. Любопытно, что Кларк сформировался скорее под влиянием Жюля Верна, чем Уэллса, хотя такой великолепный рассказ его, как 'Девять миллиардов имен', написан в тональности уэллсовской новеллы 'Мистер Скельмерсдейл в стране фей'. Этот рассказ, безусловно, можно поставить в один ряд с лучшими фантастическими рассказами современности. То же можно сказать и о 'Пурпурных полях' Роберта Крейна. Английский фантаст внес в традиционную для фантастики антитехнократическую тему высокий трагизм и неподдельный гневный протест. По внутреннему течению 'Пурпурные поля' напоминают 'Палас-отель Таннатос' Моруа. Этой же теме 'лишнего человека', лишнего в механизированном полимерно-кибернетическом бездушном раю, посвятил несколько рассказов молодой австралиец Ли Гардинг.
Оригинальное выражение нашла фантастика в рассказах Джона Киппакса и в романе 'Лига против смерти' Кингсли Эмиса, кстати, написавшего 'критическое исследование по фантастике 'Новые карты ада'.
Одним из наиболее своеобразных фантастов современной Англии, которого по праву считают продолжателем Уэллса, является Уиндэм.
Известность пришла к нему с выходом в свет первого же романа 'День триффидов'. Затем один за другим выходят романы 'Кракен пробуждается', «Хризалиды», 'Кукушки Мидвича' и сборник рассказов 'Семена времени'. Последний его роман — 'История с лишайником'.
В основном Уиндэм описывает общество нашего времени и те катастрофы, которые происходят в нем из-за бесконтрольного использования опасных изобретений. В его произведениях гармонично сочетаются элементы романа ужасов, острая социальная проблематика и тонкие психологические наблюдения, соединенные с добрым английским юмором.
Роман 'День триффидов' посвящен, по существу, морально-этическим проблемам. Писатель пристально следит за поведением человека в годину тяжелых испытаний, человека, которому выпало несчастье стать свидетелем крушения цивилизации. Мир гибнет из-за несовершенства социального устройства, при котором каждая страна стремится к превосходству над другими, изобретая все более страшное оружие.
По несчастной случайности, а может, по воле какого-то преступника в космосе взрываются запущенные на орбиту спутники. Вспышка радиации ослепляет людей. Только несколько человек не вышло в ту роковую ночь полюбоваться блистательным космическим фейерверком. Им суждено было сделаться зрячими одиночками в ослепленной толпе. К числу этих счастливцев, или, напротив, неудачников, принадлежат Билл Мейсон, который по иронии судьбы лежал в глазной больнице с забинтованной головой, и Джозелла Плейтон, которая, утомившись от светской жизни, дала строгий наказ, чтобы ее не будили ни при каких обстоятельствах.
Страшное зрелище предстало перед Биллом, когда он, не дождавшись утром прихода врача и сестры, сорвал повязку и вышел на улицы Лондона. Мечущиеся в панике слепые, наталкивающиеся на дома, на машины, друг на друга, пожары, трупы. Мир ослеп. Жизнь остановилась, замерла. А тут еще и угроза со
