пальцев, лежащих на острых ее плечах.
— Мы непременно найдем нашего Аркадия Викторовича, — проникновенно, с неподдельной убежденностью и теплотой пообещал он.
И обещание это вместе с участливым, дружелюбным прикосновением вызвали в женщине гипнотические перемены.
Она подняла на него молящие, переполненные слезами глаза и вдруг улыбнулась.
— Я вам верю! — Она храбро проглотила подступившую к горлу горечь и насухо вытерла веки. Потом раскрыла сумочку, нашла пудреницу и привела себя в порядок. Даже губы подкрасила сиреневой помадой, в тон лиловатому отливу волос. — Как вы думаете, он еще жив? — чужим, непослушным голосом спросила она и защелкнула никелированный замок сумки.
Люсин хотел улыбнуться ей, успокоить снисходительным жестом и, укоризненно покачав головой, сказать: «Ну что за вопрос такой нелепый? Конечно, жив! Как же иначе?» Но ничего не получилось. Он опустил руки и молча стоял над ней, не подвластный первоначальному движению души. Было ли то интуицией, непостоянной и капризной, в которую сам он то верил, то нет? Или же предчувствием внезапным, которое вдруг тоскливо и ненавязчиво вкралось к нему в мозг, сжало едва ощутимо сердце? Люсин ничего не знал. Совершенно ничего! Разрозненные слова «запертый на крючок кабинет», «следы борьбы» и «похищен только старый ковер» не могли сложиться в законченную картину. Даже наметки еще не было никакой, потому что женщина не успела ничего ему рассказать. Но утешить ее он не мог. И не потому, что не хотел обмануть. В таких случаях обмануть легко, в таких случаях обманывать можно. Да если бы Люсин наверняка знал, что нету в живых ее брата Аркадия Викторовича, то и тогда он, возможно, нашел бы подходящие случаю слова утешения. Но он ничего не знал, а успокоительных слов, тем не менее, не находилось. Нечто большее, чем знание, пришло в ту минуту к нему. Вот только не помнил он, как зовется эта смутная тоскливая тяжесть: предчувствием, интуицией или еще как? Оттого и слов нужных не находил, что не мог сосредоточиться. Вглядывался в сумеречное зеркало, вдумывался, искал причину странного своего состояния. На миг подумалось, что прав, конечно же, Юрка, и это солнце повелевает всем человеческим естеством. Что-то там изменилось внезапно в расплавленных недрах, какие-то корпускулы и лучи ворвались в атмосферу, взбаламутили кровь, и вот пожалуйста, налицо престранное состояние, когда человек теряет всякую власть над собой.
— Что с вами? — прошептала Ковская. — На вас лица нет! Умоляю! Не скрывайте от меня! Где Аркаша?
— Ничего я не знаю, Людмила Викторовна. — Люсин поморщился и замотал головой. — Спазм, видимо… Уже прошел… А о брате вашем ничегошеньки я не знаю. Час назад о нем впервые услышал, когда с заявлением вашим знакомился. Вот так! Лучше расскажите мне, как все было, а там видно будет, там что- нибудь сообразим.
— Да что же рассказывать? — Она сделалась суетливой и раздражительной. — Я все написала… Сама ничего понять не могу, недоумеваю! Места себе не нахожу!
— Ладно. — Люсин уселся за стол и посвободнее вытянул ноги. — Тогда я, чтоб помочь, несколько вопросов задам. Позволите?
— Ради бога! Сделайте одолжение!
— Начнем с азов. Какая у вас семья?
— То есть как это — какая?.. Хорошая! Интеллигентная, одним словом, семья.
— Боюсь, что мы друг друга не поняли. — Люсин уже непринужденно улыбался. — Меня интересуют остальные члены вашей с Аркадием Викторовичем семьи.
— Мы одни на всем белом свете.
— Вот как? И давно?
— С тех пор, как Аркашенька овдовел.
— Точнее, пожалуйста. Кто была его жена? Как они жили?
— Его жена, Маргарита Васильевна Званцева, была актрисой, певицей, так сказать, работала от Москонцерта. Она погибла пять лет назад в воздушной катастрофе, когда летела на гастроли… Но я не понимаю, какое все это имеет отношение к конкретному случаю?
— Очень прямое, — терпеливо объяснил Люсин. — Согласитесь, милая Людмила Викторовна, что мне необходимо ясно представить себе мир, в котором жил ваш брат, круг его интересов, состояние, так сказать, духа. В противном случае мы не сдвинемся с места. Разве можно разыскать человека, о котором ровно ничего не известно? Вот вы сказали мне, что он вдовец, и я знаю теперь, что его не нужно искать у жены, ибо таковой, к сожалению, уже нет… Напрашивается другой вопрос: дама сердца?..
— Исключено, — категорически отрезала Ковская.
— Видите ли, Людмила Викторовна, я нарочито утрирую вопросы, чтобы вы поняли круг интересующих меня проблем. Даму сердца я взял, так сказать, лишь для примера и готов согласиться с вами, что это исключено. То есть я готов просто поверить вам на слово, потому как ничего об Аркадии Викторовиче не знаю. С первого взгляда мой вопрос вроде бы вполне закономерен. Не так ли? Отчего, спрашивается, не старому, — он покосился на собеседницу, — можно сказать, даже сравнительно молодому вдовцу и не заиметь, одним словом, симпатию, приятельницу… Но раз вы говорите — исключено, — быстро добавил Люсин, — значит, исключено.
— Да, исключено. После трагической гибели Риточки женщины перестали интересовать Аркадия Викторовича. Он живет исключительно ради науки.
— Вот и прекрасно. В свой черед дойдет дело и до науки. — Люсин лихорадочно подыскивал формулировку очередного вопроса.
Слова «трагическая гибель Риточки» не обманули его насчет истинного отношения Ковской к покойной актрисе Званцевой. Усмешка, с какой произнесла она, «так сказать, певица», говорила о многом.
— Видимо, ваш брат не только любил жену, но и гордился ею? — Вопрос его прозвучал как утверждение.
— Да, он любил ее, — нахмурилась Ковская. — Но гордился ли? Чем, собственно?
— Ну как же? — Люсин искусно разыграл изумление. — Знаменитая актриса. Слава. Цветы…
— Знаменитая? Вы хотите сказать, что знали актрису Званцеву?
— Ну, я лично далек от театра, вообще не являюсь театралом, и поэтому… — Он замялся. — Одним словом, я не показатель.
— Зато я театралка, но о том, что в мире существует Риточка Званцева, узнала лишь накануне их скоропалительной свадьбы. Нет, я прекрасно относилась к ней и должна сказать, что она была неплохим человеком по-своему. Иное дело, кто кем должен был гордиться. По-моему, она Аркадием Викторовичем, а не он ею. Я не говорю о том, что Аркадий гениальный ученый, яркий, интересный человек. Это и так известно… У Аркашеньки золотое сердце — вот что главное! Риточку я как раз очень любила, но ему была нужна не такая жена. Нет.
— Конечно, конечно! — поспешил согласиться Люсин, поскольку эта сторона жизни пропавшего доктора химических наук стала ему ясна. На всякий случай он задал еще один вопрос, хотя не сомневался в ответе: — А вы, Людмила Викторовна, давно, простите, овдовели?
— Я вообще не была замужем, — холодно ответила она.
— Вот как?! — Его изумление получилось явно преувеличенным. Он сам почувствовал всю его фальшь и потому торопливо продолжал: — Наверное, вы целиком посвятили себя брату?
— Да. — Она тихо кивнула.
— Аркадий Викторович, конечно, сильно переживал потерю жены?
— Он был просто безутешен.
— С тех пор он живет только своими научными интересами?
— Да, — подтвердила она. — Так оно и есть.
— С кем дружит ваш брат?
— К нему приходит много людей. Самых разных. Его буквально разрывают на куски. Всем он нужен! А он, святая душа, готов отдать себя первому встречному.
— Щедрость таланта! — Люсин вовремя припомнил читанный на днях газетный заголовок.
— Вы очень правильно сказали. Именно щедрость таланта! Он всем готов помочь, объяснить,
