славно… Поможешь мне кое в чем, а потом напишешь книгу. Еще лучшую.
— Карты на стол, отец.
— Не пойдет. — Люсин лениво пососал соленую корочку. — Я уже сказал тебе, что пасьянсы раскладывает кто-то другой.
— Но хоть приблизительно ты можешь сказать, в чем ситуация?
— Нет, Юр, это тебе ничего не даст. Ну найден труп на болоте, ну обложили предполагаемых убийц… Тебе это что-нибудь говорит? То, что для нас является повседневной работой, для тебя мелковато. Ты же другого хочешь. Чего-нибудь позаковыристей. Или я ошибаюсь? Чего молчишь?
— Жду. — Березовский, с трудом подавив улыбку, закрылся кружкой. — Жду, когда ты кончишь валять дурака.
— Валять дурака? Что ты, Юрочка! Мы же еще не начинали бороться.
— Что ты собираешься мне поручить?
— Исторические изыскания, разумеется. Как всегда.
— Это интересно?
— По-моему, очень. Но вполне возможно, что я и ошибаюсь. Не исключено, хотя и маловероятно, что здесь обычное уголовное дело и все наши поиски пойдут прахом, как только милиция возьмет двух субчиков, которые затаились в лесу.
— Я ничем не рискую. Разойдемся как в море корабли.
— Вот и расчудесно. По рукам?
— Идет. Что я должен делать?
— Сначала настройся. Представь себе, Юр, что тебя интересует сейчас не Средняя Азия седьмого века, как ты говорил, а Индия, Греция, Тибет какой-нибудь… Древность, культ камней и растений, короче говоря — фетишизм. Вникаешь?
— С трудом.
— В том-то и беда, что здесь все так неопределенно. — Люсин скомкал салфетку и бросил ее в пепельницу. — Представь себе человека, ученого. Он глубоко эрудирован, разносторонне образован, в какой-то мере почти гениален. У себя в лаборатории занимается синтезом монокристаллов: рубинов, сапфиров и тому подобное. На самом высоком, как принято говорить, научном уровне. Зато дома он вытворяет странные вещи.
— Например?
— Собирает древние рецепты алхимиков, выписывает из священных книг легенды и мифы, в которых фигурируют драгоценные камни…
— И это тебе кажется странным? — Березовский иронически улыбнулся.
— Погоди, Юр. Я понимаю, что в моем пересказе все предстает весьма банально. Я умею слушать, но не рассказывать. — Люсин задумался. — Давай попробуем зайти с другой стороны. — Он вынул записную книжку. — Ты знаешь о последних опытах с нервной системой растений?
— У растений есть нервная система?
— Выходит, что так… Как-нибудь я тебе расскажу об этом. Не теперь.
— Хочешь еще? — спросил Березовский, сдвигая на край пустые кружки.
— Подождем Генриха. — Люсин встал и огляделся. В баре стало просторнее. Соседи за их столом уже сменились. — Выпьем с ним еще по одной, и баста.
— Что так, отец?
— Работать надо, дорогой товарищ.
— Продолжим наши игры.
— Что бы ты сказал про человека, который ошпаривает кипятком комнатные цветы, прижигает их листья сигаретой, раздражает их током?
— Маньяк.
— И попал бы пальцем в небо.
— Исследование нервной системы растений?
— Он записывал биопотенциалы корней и листьев. Они резко меняются, когда, например, рядом убивают живое существо.
— Ого! Это уже товар!
— Клюнул?
— Давно, отец, но нельзя ли поподробнее? Неужели ты не можешь все как следует растолковать?
— Попробую… Но потом. Хочешь заедем ко мне?
— В контору?
— На пару часиков.
— Но у меня нет паспорта.
— Ничего, как-нибудь проведу.
— Если тебе, новый центурион, что-нибудь нужно, все нипочем! Попробовал бы я пройти к вам без паспорта по своей нужде, по частному делу!
— Приходи, хоть завтра. Пропустим.
— Чем еще занимается твой корифей?
— Не надо о нем так, — посуровел Люсин. — Он умер.
— Прости, старик. Я не знал.
— Он собирал старинные книги, изображения Будды и Шивы, в его доме много цветов и камней.
— Какие это цветы?
— Вот! — Люсин торжествующе раскрыл записную книжку. — Наконец-то! Я ждал этого вопроса. — Он придвинулся к нему почти вплотную. — Мне нужна твоя ясная голова, Юра. Сам я в этом ни бум-бум. Во-первых, скажи мне, что такое бонсаи?
— Карликовые деревья. Их выращивают на Дальнем Востоке, в Японии например. Я видел платаны, дубы и сосны, которым было по триста — четыреста лет, хотя росли они в фарфоровых вазах. Бонсаи прекрасны. Это большие деревья крохотной, лилипутской страны. Они ведь даже плодоносят. Во Вьетнаме я чуть было не купил карликовый мандарин.
— У него есть дуб, лавр, мирт и маслина. Все они растут в горшках на подоконнике.
— Значит, это бонсаи.
— А баньян?
— О старик, это сказочное тропическое дерево! Гигант лесов, ствол которого из-за вросших в землю воздушных корней похож на лабиринт. В тени баньяна может жить целая деревня.
— Его баньян не даст тени и для котенка.
— Тогда это тоже бонсаи, хотя я не слышал, чтобы баньян выращивали в комнате. Какие еще растения у него были?
— Были… Да, Юр, именно были… Дерево дай, коланхоэ, индийский лотос, гинкго и сома. Тебе это что-нибудь говорит?
— Ты ведь сам настроил меня на определенную волну? Естественно, что я тут прослеживаю тенденцию.
— На это я и надеялся, Юр, — удовлетворенно вздохнул Люсин. — Что за тенденция?
— Лавр, мирт и маслины — священные деревья древних греков, дубу поклонялись друиды и германцы, из сомы варили напиток бессмертия боги арьев, а лотос и ныне почитают миллионы буддистов. Это вкратце.
— А более полно?
— Нужно исследовать каждый отдельный случай. Маслину, например, обожествляли в Иудее, лотос — в Древнем Египте. Гинкго — реликт третичного периода. Кажется, ему придают какой-то смысл в Юго- Восточной Азии.
— Ты не сказал про коланхоэ, про дерево дай.
— О них я слышу впервые.
— Займешься, Юрок?
— Конечно. Мы же договорились.
