Клочья тьмы на игле времени

взрыв, и все повторится вновь.

Лед и огонь, отталкивание и притяжение вечно борются в Мире. Эта борьба определяет жизнь, смерть и бесконечное возрождение космоса.

«Ни одна из доктрин изображения Мира не пользовалась принципом противопоставления, борьбы двух противоположных сил, которыми питается душа человека вот уже много тысячелетий.

Незабываемое достоинство Гербигера в том, что он возродил воспетое Эддой интуитивное знание наших предков о вечном конфликте огня и льда. Он изложил этот конфликт нашим современникам. Он научно обосновал этот грандиозный образ мира, связанного с дуализмом материи и силы: отталкивания, которое рассеивает, и притяжения, которое собирает».

(Запись в лабораторной тетради: «Издано в ФРГ». Экспериментальная флюктуация.)

Луна в конце концов упадет на Землю. Несколько десятков тысячелетий расстояние одной планеты от другой кажется неизменным. Но спираль постоянно сужается. Луна понемногу приближается к Земле. Усиливается ее гравитационное воздействие. Воды океанов поднимутся и в постоянном приливе покроют сушу, затопят тропики, окружат высочайшие горы. Живые существа ощутят постепенное уменьшение своего веса. Они вырастут. Космические лучи станут более мощными. Действуя на гены и хромосомы, они вызовут мутации. Появятся новые расы, животные, растения и люди-гиганты.

Будет возврат к минувшим эпохам! На обреченной Земле вновь зародятся существа, внешне похожие на людей. Но это не люди. Обманчивая внешность спрячет уродливое гнусное существо, достойное истребления. Это недочеловеки будущего.

Потом, приблизившись, Луна взорвется от большой скорости вращения и станет гигантским кольцом из скал, льда, воды и газа, которое будет вращаться все быстрее и быстрее, чтобы обрушиться в конце концов на Землю. Это будет Падение. Апокалипсис. Если люди переживут его, то самым сильным, лучшим, избранным предназначено увидеть странные и ужасающие картины заката мира.

В дыму пожарищ гибнет мир. Черные коробки домов на фоне зарева. Сквозь дым и искореженные балки. Сквозь закопченную проволоку. Поливая огнем из автомата. В глазницы выбитых окон. Гранатами в осыпающиеся, как водопады, стены домов. Пыль Европы у нас под ногами.

А Марс, который меньше нашей планеты, приблизится к ней. Достигнет ее орбиты. Пройдет мимо, жестоко коснется Земли и рухнет на Солнце. Земная атмосфера будет похищена Марсом и рассеется в пространстве. Океаны вскипят, смоют все, и земная кора лопнет. Мертвая планета столкнется в небе с ледяными планетоидами, станет гигантским ледяным шаром в небе и тоже рухнет на Солнце. После столкновения настанет великое молчание, великая неподвижность, а внутри пылающей массы миллионами лет будут накапливаться водяные пары. Наконец произойдет новый взрыв, и другие создания погибнут в вечности яростных сил космоса.

Смерть! Смерть!! Смерть!!! Смерть миров и цивилизаций. Так сейте ее повсюду. Гоните ее вперед, покорную дулам ваших автоматов…

Адольф Гитлер сделался канцлером. Гербигеровские молодчики явились на астрономическую конференцию в коричневых рубашках штурмовиков. Расселись в первых рядах. Молчали. Профессор Мирхорст чувствовал, как сгущается предгрозовая атмосфера.

Он готовился к выступлению. Тема была объявлена: «К проблеме истолкования хаббловского сдвига в галактических спектрах». Опубликованные тезисы роздали всем участникам. И вдруг он понял, что не сможет, просто не захочет говорить сейчас о расширении метагалактики. Настал миг, предчувствие которого он уже давно носил в себе. Неожиданно сделалось легко и свободно.

Очередной докладчик водил указкой по таблицам и схемам. Чувствовалось, что он избегает смотреть в зал. Часто сбивался. Замолкал, но, собравшись с мыслями, но, преодолевая какое-то внутреннее сопротивление, неуклонно возвращался к теме. Заурядная тема для астронома. И ничего нового не внес докладчик в физику переменных звезд. Но сегодня, сейчас она звучала вызовом. Протестом против наглой лжи, против чудовищного режима, который вставал над Германией.

Простое утверждение, что звезды есть звезды, было маленьким бунтом. Но такой бунт допускался, не преследовался. Указа, закрывающего звезды, не было. Письменных инструкций по этому вопросу тоже не было. И все-таки… Некоторые не решались говорить о звездах вслух. На всякий случай.

А Мирхорст знал, что не будет говорить о частных проблемах. Иное время пришло, совсем иное. Не отгородиться, не уйти в себя. Обломки воздушных замков проносились за окнами.

«…всему лагерю пришлось в снежный буран и при двадцатиградусном морозе простоять на плацу для перекличек 8 — 10 часов. Там подошел к нам наш незабвенный товарищ Вальтер Штекер со словами: «Ты ведь последним из нас читал труд В. И. Ленина «Материализм и эмпириокритицизм», расскажи нам, что ты еще помнишь из этой книги». Стуча зубами от холода, в снежный буран, в ужасных условиях лагеря мы в мыслях В. И. Ленина, в марксистской правде этого великого философа и государственного деятеля черпали внутреннюю силу…»

(Вальтер Вольф, бывший узник Бухенвальда. Запись на полях лабораторной тетради.)

Назвали его имя. Он медленно поднялся из-за стола президиума. Прошел к трибуне. Отложил в сторону текст доклада. Посмотрел в зал. Сначала поверх голов, вдаль. Потом на передние кресла. На этих настороженных, окаменевших, приготовившихся.

— Уважаемый председатель. Уважаемые участники конгресса. Дамы. Господа… Тема моего выступления касается кардинального вопроса космогонии…

Они смотрели прямо на него. Не разговаривали между собой. Ждали.

— Но мы живем с вами в такое время, когда научная истина… Дело в том, что на повестку дня поставлены сейчас не отдельные аспекты космогонии. Даже не космогония в целом. Речь идет о науке вообще, о культуре, общечеловеческой культуре! Мы вновь отброшены на те, казалось бы, давно преодоленные рубежи, когда перед учеными вставала беспощадная дилемма: истина или смерть. Перед нами стоит теперь единая задача: смысл ее предельно прост… Не отрекись, Галилей! Вот какая это задача. Она требует от нас не только честности, но и подлинного мужества.

Я хочу начать свое выступление с краткого исторического экскурса. Напомнить вам о состоянии науки в начале шестнадцатого века. Это может показаться удивительным. Но на то есть довольно веские причины. Суть их скоро станет вам совершенно ясна. Мне хочется вспомнить Бернардина Телезия, малоизвестного философа, который не оказал никакого влияния на современное естествознание и не прославил свое имя значительными открытиями.

Телезий известен тем, что основал общество естествоиспытателей, телезианскую, или консентинскую академию для борьбы с натурфилософией Аристотеля. В своих сочинениях он выдвинул идею единого первичного вещества и двух первичных форм, или бестелесных сущностей. Такими сущностями, по мысли Телезия, являются тепло и холод. Все тела образуются от действия этих двух начал на первичную материю. Так как небо по преимуществу является средоточием тепла, а земное ядро — холода, то на поверхности Земли возникает небольшое число живых существ. Теплота неба неравномерна. Звездные области теплее беззвездных. Из-за такой неравномерности в распределении теплоты однообразное вначале движение планет становится неравномерным.

По залу прошел глухой ропот. Поняли. Аналогия действительно была разительной, уничтожающей. Может быть, и закончить на этом? Свое дело он сделал. Кто бы высказался смелее? Те, кому нужно, поняли. А что поняли? Разве и без него они не знали, что гербигеровская космогония — чушь, жалкий эклектический плагиат. Но тогда его выступление — всего лишь фронда…

Быстрый взгляд в зал. На передних креслах настороженное молчание. Эти еще не догадываются,