космической эры произошло столкновение ракеты с метеоритом.
Это случилось на трассе Земля — Луна. Маленький кусочек железа пробил обшивку грузового космического корабля 'Генрих Гейне'. К счастью, никто не пострадал, так как пробоина вывела из строя только один отсек, отделенный от остальных помещений переборками высшей космической защиты. В этом отсеке находился интересный груз — почва, насыщенная анаэробными бактериями.
Груз предназначался для огородов лунного города в кратере Птоломея. Но на Луне выяснилось, что вакуум совершенно испортил почву. Микробы погибли, они распались на отдельные молекулы и были высосаны в пространство. Когда я прочитал об этом в газете, то сейчас же подумал, что гипотезе о переселении жизни с планеты на планету микробами нанесен последний удар. Я до сих пор не понимаю, почему я подумал тогда именно об этом. Может быть, это была лишь прелюдия, первый аккорд неожиданного озарения, которое заставило меня отшвырнуть газету и выскочить на улицу.
Я бежал, не обращая внимания на лужи, которые вскипали под дождем крупными, как мыльные пузыри, бульбами. Весь промокший и забрызганный грязью, я ворвался на почту. Мысли мои расплывались, как льдины весной. Я испортил три бланка, пока сочинил текст телеграммы. Тогда он мне казался понятным:
'КАВКАЗ ПИЦУНДА ВОСТРЕБОВАНИЯ ЛУКОВУ, ВСТРЕЧА МЕТЕОРИТОМ ПРАВДА ШЕСТНАДЦАТОГО АВГУСТА ТЧК РАКЕТЕ НУЖНО ЗАЧЕРПНУТЬ ВАКУУМ ПРИВЕЗТИ ЗЕМЛЮ ВЫЛЕТАЙ СРОЧНО ЛЕВ'.
Борис, черный от загара и пыли, ввалился ко мне на квартиру прямо с чемоданом. Сняв белую в дырочках шляпу и пригладив короткий ежик волос, он, не говоря, ни слова, прошел в ванную. Минут пять он фыркал и отплевывался под струей холодной воды. За время, которое прошло с момента отправки телеграммы, я привел свои мысли в порядок и без особого нетерпения ждал, пока Боря кончит умываться. Он вошел в комнату с полотенцем в руках. Включил вентилятор и, устроившись в тени, попросил пива. Я принес замороженную бутылку легкого венгерского вина и стаканы. Борька выпил свой сразу в три глотка.
— Идея у тебя великолепная и гениально простая. Это то, что нужно, без всякого предисловия начал Борис, — но взволновал ты меня, надо сказать, здорово. К чему было писать всякую галиматью? Это же форменное 'Грузите апельсины бочки. Братья Карамазовы'. Неужели и в таком серьезном деле нельзя было обойтись без шуток?
Борис с осуждением смотрел на меня. Так смотрит учитель на шалуна, осмелившегося пустить голубя в присутствии инспектора РОНО. Я же совершенно не понимал, о чем идет речь. Вероятно, вид у меня тогда был довольно красноречивый. Во всяком случае Борька убедился в моей искренности и достал телеграмму.
— На читай! Ну что это такое?
— Как что такое? Моя телеграмма. Ты же сам говоришь, что идея гениальная.
— А это что такое? Вот — это: 'Встреча метеоритом правда шестнадцатого августа'. Я понял это так: встречаю лети метеоритом. Вылетай сегодня же шестнадцатого августа. Только при чем тут «правда».
Я расхохотался.
Борис угрюмо смотрел, как я катался в конвульсиях смеха на диване.
Немного отдышавшись, я подошел к нему и, все еще улыбаясь, спросил:
— Ты хоть газеты там читал?
— Нет. А что? — Боря сконфуженно смотрел мне в глаза. — Некогда было, я думал.
— Ах, вы еще и думаете, — я мстил ему за братьев Карамазовых, — вы мыслитель? Наполеон? Магомет? Лев Толстой?
Борька молчал. Я же медленно и спокойно достал вчерашнюю «Правду» и обвел красным карандашом меленькое сообщение на четвертой полосе.
— На, читай! Тех, кто не читает газеты, надо морально убивать.
Борька остался у меня ночевать. Мы еще в студенческие годы часто ночевали вместе. Приятно было лежать в темноте, курить и философствовать. О чем только мы ни говорили с ним в такие минуты. Но в этот раз беседы не получилось. Борька заснул сразу же, как только лег. Зато уже в семь часов утра он был на ногах и безжалостно стаскивал с меня одеяло.
Мы быстро позавтракали и поехали к нему в институт. Старое здание почти опустело. Из Бориного полуподвальчика уже вывезли все оборудование. В неприкосновенности оставался только личный стол Бориса. Все знали, что он очень не любил, когда к этому столу подходили посторонние. Боря с трудом нашел для меня стул. Сам он уселся на столе.
— Давай набросаем эскизный проект, — Борис достал стопку бумаги и разделил ее пополам — себе и мне.
— Чего там набрасывать, — спокойно и самоуверенно ответил я, — у меня уже все продумано и готово.
— Ну…
— Все очень просто. В одном из отсеков ракеты помещают пустотелый шар. Когда ракета выходит в космос, отсек автоматически открывается. Затем открывается пустотелый шар, внутренняя поверхность которого покрыта твоим космическим сплавом, не испаряющимся в вакууме. Космос высасывает из него все содержимое и через некоторое время шар закрывается. Что будет в таком шаре?
— Вакуум.
— Молодец, Боренька. В таком шаре будет космический вакуум. Вопросы есть? Дополнения есть?
— По существу дела нет. В деталях есть, — Борис слез со стола и начал ходить по комнате. — Прежде всего шар изготовляется жесткий и прочный, чтобы его не раздавило атмосферное давление на Земле. Во- вторых, чтобы сохранить вакуум от всяких посторонних влияний, и в первую очередь от диффузии, шар концентрически входит еще в одну вакуумную сферу.
— А вся эта система помещается в жидкий гелий, — закончил я мысль Бориса.
— И все это осуществляется там, в космосе, автоматически! — сказали мы оба вместе.
Борис радостно потер руки и сел писать проектное задание.
Наконец, наступил этот день. Сразу же после приземления космической ракеты «Диспрозий» ее разгрузили. Нашу «ловушку» поместили в специальный жидкостный контейнер и отправили в Москву. Не знаю, что пережил Борис за то время, пока «ловушку» доставили в лабораторию, я же просто сгорал от нетерпения. Но все, имеющее начало, имеет и конец.
'Ловушку' установили в заранее подготовленном гнезде. Присоединили к клеммам провода, тщательно все проверили. Борька заявил, что включить рубильник должен я. Мне же казалось, что это право целиком принадлежит ему.
Наш маниловский спор вызвал оживление и смех. Особенно издевался над нами Альберт — молодой сотрудник Бориса. Он-то и включил в конце концов рубильник.
Пока нагревались лампы, я подумал, что праздничное настроение бывает только в преддверии праздника. Когда праздник приходит, все кажется таким обычным. Вот и теперь… Сейчас приборы зафиксируют космический вакуум. Еще раз подтвердится гениальная теория Дирака, что вакуум — это не пустота, а море, наполненное зародышами виртуальных частиц. Мы снимем спектр колебаний пустоты и убедимся, что он подтверждает теорию. Что может быть еще?
В этот момент засветился зеленый экран осциллографа. Сначала светящаяся точка вычерчивала уже знакомые нам кривые излучения вакуума. Эти кривые мгновенно фиксировались на фотопленке, которая, пройдя сквозь проявитель, уже показалась в окошке. Я нажал кнопку и обрезал первый кусок пленки. Да, кривая имела тот же характер. Просто она была более точной, так как впервые с нами «говорил» такой высокий вакуум.
Как все-таки жаль, что даже очень важная и трудная работа по завершении становится самой привычной и обыденной. Я знал, что завтра у всех нас появятся новые идеи, новые планы, и мы опять будем гореть в чистом огне неутомимой жажды познания. Но сегодня… Сегодня мне было жаль, что мы победили вакуум… так быстро.
А назавтра, когда установка вошла в стационарный режим, случилось вот что. Сначала фотопленка запечатлела какой-то искривленный треугольник, потом ромб, пятиугольник, шестиугольник…
