стреляет и рвется на осколки тишина. Я пожимаю плечами и, оставив дверь открытой, спускаюсь по лестнице вниз.
Никого. И на улице, и в подъезде тоже никого. И вообще никого. Город спит, не видно ни одной человеческой фигуры. Я возвращаюсь, и все повторяется, как в фильме, пущенном наоборот. Запирается дверь, накидывается цепочка, гаснет свет в коридоре, снимаются микропорки, я выключаю торшер и, натянув одеяло на голову, засыпаю.
Только я смыкаю веки, как меня сбрасывает с тахты отчаянный стук в дверь. Снова стучат, и как стучат! Все панели дома ходят ходуном. Сейчас начнет сыпаться штукатурка, сейчас треснут углы, черными зигзагами побегут щели по стенам.
Стучат в мою дверь. Это очевидно. Снова дрожит рюмка в тарелке, к ней присоединилась пробка графина. Она вытренькивает — дзинь, дзинь! — так жалобно, словно просит о пощаде.
Я застыл, окоченел. Мои ноги в железных микропорках, сердце в стальных тисках, оно бьется как сумасшедшее, готовое выпрыгнуть. Я не включаю света, я жду. Стук усиливается, я чувствую, что задыхаюсь.
Я иду по темному коридору и с ужасом смотрю на дверь. Она дрожит от сильных ударов, она содрогается, как лист под ураганным ветром, световая окантовка там, где дверь неплотно прилегает к раме, становится то шире, то уже, в такт ударам. Со стенок, шурша, осыпаются пыль и известка. Я слышу, как куски стены скользят под обоями, будто под змеиной шкурой.
— Сейчас, сейчас, — шепчу я твердыми, как высохшая глина, губами. Зажмурившись, распахиваю дверь.
Свет и тишина на миг ослепляют меня.
Никого нет. Никого нет. Никого нет.
Я беззвучно плачу, глядя на пустую, безлюдную площадку. На меня хмуро смотрят обитые кожей темные двери соседей.
Что же это? За что?
Я возвращаюсь, закрываю двери. Цепочки я уже не набрасываю. В полной темноте я сажусь на тахту и сжимаюсь в комок. Я жду.
Я жду, когда снова раздастся стук в моем мозгу.
АРТУР С ЗОЛОТЫМИ КОРОНКАМИ
Второв отложил листки бумаги в сторону, посмотрел в лицо доктору. Тот улыбался, не разжимая губ. Он протянул Второву галстук:
— Вы так торопились познакомиться с реакцией «Нельсона», что позабыли надеть эту существенную деталь мужского туалета.
— Это чудовищно! — сказал Второв.
— Возможно, но ведь все правда, не так ли?
Второв покачал головой и сказал:
— Нет! Это не правда. Фактическая сторона изображена относительно правильно. Но об этом я сам ему рассказал, вернее, ответил. Он оказался неплохим психиатром. Куча каверзных вопросов, которые выворачивают человека наизнанку. Но общее настроение, мои чувства, мои мысли… Это ложь, ошибка! Я так не чувствую, не думаю! Этот человек хотя и похож на меня, но он — не я. У него чужая психология. И несвойственная мне обостренная чувствительность.
Доктор внимательно наблюдал за ним.
— А может быть, вы все же ощущаете нечто подобное?
Второв не ответил.
— Вам не нравится созданный машиной образ? Вы не хотите быть таким, но, к сожалению…
Две-три секунды молчания. Второв ждал.
— …вы такой есть на самом деле. В машину нужно верить, у нее в памяти тысячелетний эмоциональный и логический опыт не только человечества, но и всей живой материи.
Второв не торопясь стал повязывать галстук. Лицо его было спокойно.
— И вы по-прежнему считаете, — продолжал доктор, подойдя вплотную, что нельзя создать машину эволюции?
— Что еще за машина эволюции?
— 'Нельсон', с его колоссальной фактической и ассоциативной памятью, со стендами, где исследуется природа отдельных биохимических процессов, с его задачей предсказания нового человека, — это и есть машина эволюции!
— А, — откликнулся Второв. — Это вы его назвали машиной эволюции?
— Мы его так назвали, а вы на собственном опыте убедились в его интеллектуальной силе, не правда ли? Весь ваш внутренний мир был сконструирован машиной за несколько минут. Это мир сложного интеллигентного человека. В несколько минут! И, хотя вы отрицаете, я чувствую, что машина права. Признайтесь, у вас была магнитофонная запись голоса жены?
— Ну, была.
— Вы хоть слово о ней говорили машине?
— Нет… пожалуй, нет. Говорил о существовании магнитофона.
Доктор улыбнулся, повалился в кресло и торжественно задымил.
— Эксперимент, что и говорить, впечатляющий, — негромко сказал Второв, — но я не особенно разбираюсь в электронике, поэтому для меня многое непонятно. Например, как перерабатывает машина информацию о частоте дыхания, пульса и тому подобное. Конечно, поразительно, что машина способна проникать в глубины мыслей и чувств на основе такой, казалось бы, заурядной информации, как вопросы- ответы, потоотделение, размер зрачков и температура кожи. Тем не менее человек, писатель например, тоже конструирует душевный мир героя, исходя из опыта и визуальных наблюдений. И здорово получается, как вам известно. Однако все это не может служить основанием для того, чтобы считать «Нельсона» машиной, работающей над улучшением рода человеческого. Я просто не верю во всю эту затею. Машину можно послушать, но и только. Частное мнение, ценность которого определяется его содержанием, не более. Не делайте из машины кумира. Она всего лишь помощник человека. А решать — человеку. У вас модель мира заслоняет сам мир.
— Что об этом говорить, мистер Второв! — Доктор вскочил. — Мы не рабы «Нельсона». Совсем наоборот. Но меня огорчает ваше неверие. Мне хотелось заинтересовать вас нашей главной идеей.
— Что ж, считайте, вы добились своего, — улыбнулся Второв.
— Но не совсем так, как нам бы этого хотелось. Я вижу, вы не загорелись. Вас не вдохновили блестящие перспективы этой работы.
— Нет, почему же? Все увиденное и услышанное мной достаточно интересно.
— Вы не так говорите, дорогой Алек, я не слышу энтузиазма в вашем голосе.
— Что поделаешь, — рассмеялся Второв. — Возможно, мы живем на свете, чтобы разочаровывать друг друга.
Доктор вежливо улыбнулся. Они замолчали. Второв собрал листки, на которых «Нельсон» излагал свои впечатления от знакомства с молодым советским ученым. Машина отпечатала их на русском языке. Ничего удивительного в этом не было.
— Если вы не возражаете, я возьму их с собой, — нерешительно сказал Второв.
— Пожалуйста. Только покажите это Джону.
— Да, где же Кроуфорд? Мы с вами весьма интересно проводим время, но… уже поздно.
— Не беспокойтесь, он нас разыщет. Как только кончит, появится у меня. Он всегда сюда приходит. Кстати, могу продемонстрировать вам еще кое-что, некий результат наших усилий. Качество человека будущего, которое существует уже сейчас. К сожалению, я плохо владею русским языком, но это, надеюсь, лишь усилит эффект… Вы посидите немного, а я кое-что напишу.
Он схватил карандаш и стал старательно выводить русские буквы.
