'…Все же дни удивительно повторяются, — думал Второв, разглядывая лицо Недельского. — Вчера был такой же ритм, такой же темп в развитии событий и, кажется, такой же результат… хотя до ночи еще далеко. Вначале я помнил о письме, потом события совсем отшибли мне память. Сегодня с утра я еще помнил, что говорил с Верой по телефону, что она здесь, рядом, в Москве, что ее можно увидеть… А сейчас… смерть Риты… Что все это значит?'
— А значит это одно, товарищ Второв, — холодно говорил Недельский, устало щуря глаза, — поскольку я никакого отношения к работе товарища Манич…
— Это кто Манич?
— Рита, Рита Самойловна… Так вот, я продолжай. Поскольку я никакого отношения к работам, проведенным Манич, а еще раньше академиком Кузовкиным совместно с Манич, не имел и не имею, я не смогу ответить на интересующие вас вопросы по теме номер семнадцать тысяч триста пятьдесят восемь.
— Поскольку я ваш новый заведующий…
— Исполняющий обязанности! — уточнил Недельский.
— Да, ваша осведомленность обескураживает. Так вот, я продолжаю. Поскольку я ваш начальник, постольку я буду просить вас собрать все имеющиеся в лаборатории материалы по теме номер семнадцать тысяч триста пятьдесят восемь.
— И это я не смогу выполнить, так как я не допущен к секретной работе, а указанная тема является секретной.
'Издевается, гад! За что он так невзлюбил меня? Или завидует? Сам хотел занять место Кузовкина, да Филипп не дал? А меня заставили… Господи, почему ты бодливым коровам рога не даешь? Дай, и они успокоятся… Успокоятся ли?'
— Хорошо, я займусь этим вопросом сам. — Второв пружинисто поднялся с места. — Вы свободны.
Лаборатория, где произошло несчастье, уже была проверена, осмотрена и обследована теми представителями власти, на обязанности которых лежал этот печальный долг.
'Зафиксировали несчастный случай. Очередная жертва науки. Отброшенная от аппарата Рита перелетела через ограду и попала на контакты. Директор, конечно, заработает выговор. Инженер по технике безопасности — тоже. Ограждения должны быть сферическими'. Второв внимательно осмотрел лабораторию. Большая, светлая, с окном, выходящим в лес. Посреди комнаты установлена нейтринная пушка, напоминающая обычную кобальтовую установку, широко применяемую в медицине. Под пушкой — операционный столик с подвижной кареткой. От сотрясения каретка сдвинулась. В одном углу письменный стол, накрытый плексигласом, в другом — большой железный сейф.
— Вот здесь и произошло, — рассказывал Сомов, которого Второв встретил в коридоре и попросил показать место гибели Риты. — Как ее от пушки отбросило, она перевернулась — и на шины.
Второв посмотрел. На толстых, с руку толщиной, медно-рыжих полосах темнели два черных пятна…
'Нехорошо все это. Темная история. Трудно поверить, что такой опытный человек, как Рита, мог быть так по-детски неосторожен. Ведь сама по себе нейтринная пушка — безопаснейшая вещь. Это не рентген, не гамма-установка. Безобидные кварк-нейтрино, поток которых пронизывает Вселенную. Правда, здесь их концентрация высока, но она, как показали опыты, совершенно безопасна для человека. Нет, пожалуй, Филипп прав: все это напоминает самоубийство. — Второв вздохнул. — Ну ладно, посмотрим, что она тут писала'.
Он присел к столу, начал перебирать бумаги. Ничего особенного там не было: протоколы профсоюзных собраний (Рита была профоргом), план лаборатории на следующий год, заметки, черновики переводной работы… Второв открыл стол и удивился. Все ящики стола пустовали, только в одном из них валялось несколько листиков чистой бумаги. Вот так научный работник! Неужели она все результаты опытов держала в голове? Где же ее записки по секретной тематике? В спецотделе в блокноте по теме № 17358 написано только, что от Госкомитета получен образец общим весом 5 г под индексом 'А''. И больше ни слова. Эта запись сделана десять месяцев назад, за семь месяцев до гибели Кузовкина. Не могла же она держать секретные документы дома! А почему бы и нет? Все может быть…
Второв растерянно осмотрел стол. Там стояла маленькая колбочка, на дне которой лежала щепотка серебристого порошка. Может, это образцы?
Пока Второв рассматривал содержимое колбочки, Сомов с интересом следил за ним. Ему нравилось новое начальство. Спокойный, уважительный человек. Не повезло ему, с ходу попал в передрягу.
Второв вздохнул.
'Нет, пожалуй, это всего лишь алюминиевая краска. Ею окрашена металлическая станина кварк- нейтринной пушки'.
— Сергей Федорович, откройте, пожалуйста, сейф, посмотрим, что там.
— А он уже открыт, Александр Григорьич, его оперативники еще с утра смотрели.
— То оперативники, а то мы с вами. У нас различные цели. Они искали причину несчастного случая, а мне нужны материалы по работе.
— Пожалуйста, я только говорю, что он уже открыт. — Сомов предупредительно раздвинул тяжелые железные дверцы сейфа.
Металлический шкаф состоял из двух половинок. На верхней полке лежали папки с бумагами и канцелярские книги, в которых научные работники обычно ведут записи опытов. Внизу стояли большие, литров на десять, сосуды Дьюара, закрытые войлочными крышками.
Второв снял несколько папок. Сразу же в глаза ему бросилась размашистая надпись, сделанная уверенной мужской рукой: 'Тема № 17358, начата 10 августа…' Второв открыл папку и прочел: 'Исходные данные, рентгеноструктурный анализ, физико-химические характеристики…'
— Она! Попалась, птичка! — Он захлопнул тетрадь. — Теперь все в порядке.
— Ну, вот и хорошо, — с удовлетворением сказал Сомов.
— Чей это почерк? — Второв указал на подпись на обложке.
— Это? Покойного академика.
— Кузовкина? — зачем-то переспросил Второв.
— Точно. Я его руку знаю, столько раз заявление об отпуске мне подписывал.
Второв внимательно посмотрел на механика. Что ж, это тоже источник информации, глас народа, так сказать. Может, он прольет свет на кое-какие неясные детали…
— Вы хорошо знали академика? — спросил он Сомова, открывая дьюар.
— Конечно, десять лет вместе работали. Первое время я у самого работал, а потом меня перевели в группу Недельского.
— Что это?
Сосуд доверху был заполнен серебристым порошком.
— Алюминиевая краска? Зачем же ее прятать в сейф? Разве это дефицит?
Сомов с недоумением посмотрел на порошок. Второв один за другим открывал дьюары. Все они были заполнены одним и тем же веществом, удивительно напоминающим алюминиевую пыль. По внешнему виду это был тот же порошок, который покоился на дне маленькой колбочки.
— Не знаю, — протянул Сомов, — здесь командовала Риточка, и сюда никого не допускали.
— Ладно, — бросил Второй, — сейчас разберемся в записях, тогда, может, станет ясно, что это такое. А вы с Ритой Самойловной работали?
— А как же! Она же первый помощник у Кузовкина была, так что я несколько лет у нее под началом ходил. Очень хорошая женщина. Здорово мы с ней работали. Обижаться не приходилось. И работала хорошо, и отдыхать умела — повеселиться, посмеяться. Славный человек! — твердо заключил Сомов.
— Что-то я не заметил в ней особого веселья, — сказал Второв, извлекая папки из сейфа и укладывая их на столе. — Даже наоборот. Она показалась мне вчера грустной и чем-то расстроенной.
— Эх, ну что же вы хотите… Это все после смерти Аполлоши. Простите, мы так покойника меж собой называли, очень уж имя-отчество у него закрученное. После смерти старика она совсем другим человеком стала. Сильно на нее его гибель подействовала. Куда там!
— Почему?
