Сент-Эсташ и покатила на левый берег…
Завершив рассказ, Николя умолк. Каждый из присутствующих смотрел на короля, а тот, задумавшись, улыбался. Николя постарался изложить события как можно короче, чередуя шутливые замечания с серьезными рассуждениями, и избегая излишне драматизировать дьявольские происки в доме Галенов. Он описывал их так, как стал бы описывать натуралист, открывший новый вид насекомого. Дамы трепетали, а мужчины хмурились или же усмехались вымученным смехом. Внимательный и благожелательный, монарх неоднократно прерывал его просьбами уточнить ту или иную деталь, и в этих просьбах явно проглядывала его склонность к самым мрачным подробностям. Но живое и взволнованное повествование Николя не опечалило его; собирая каждый вечер круг близких друзей, король сбрасывал оковы этикета и вел себя как частное лицо. Таким образом он несколько часов вкушал блаженный покой, поддерживая оживленные и весьма вольные беседы, иногда даже провоцируя своих гостей, дабы послушать ученый спор об интересующих его вопросах; однако когда спорщики, по его мнению, переходили границы дозволенного, он оставлял за собой право прекращать словесные баталии.
В малых апартаментах, удалившись, наконец, от придирчивых взоров придворных, король свободно являл свою подлинную натуру, проявлял свой характер, представлявший собой смесь жизнерадостности и меланхолии, но без жеманства и внушенного ему придворными наставниками стремления нравиться всем без исключения. Очарование вечеров в малых апартаментах заключалось в тщательном отборе гостей, благодаря которому на них царила изысканная вежливость. И хотя повествование о расследовании изобиловало жестокостями и ужасами, изяществом слога, деликатностью интонаций и отточенностью уместной иронии Николя не только не нарушил утонченную атмосферу вечера, но побудил приглашенных еще больше оценить ее.
— Господин де Ранрей великолепный рассказчик, — произнес король. — Первое впечатление о нем, полученное мною в 1761 году, не обмануло меня. Помнится, было очень холодно, и…
Восхищаясь памятью монарха, Николя решил, что сейчас он заговорит о маркизе де Помпадур, однако ожидания его не оправдались. Присутствовавшие женщины — госпожи де Флавакур, де Валантинуа и маршальша де Мирпуа, и мужчины — маршал де Ришелье, маркиз де Шовлен, Сартин и Лаборд с почтением и любовью внимали королю.
— Если король позволит мне задать ему вопрос, — начал маршал Ришелье, и, не дождавшись ответа, спросил: — А Ваше Величество видели дьявола?
Король рассмеялся.
— С меня довольно, что я тебя вижу каждый день! Впрочем, будучи еще ребенком и блуждая по коридорам Тюильри, я несколько раз замечал какую-то черную тень, и мне тотчас становилось не по себе. Однажды я поделился своими тревогами с наставником, маршалом де Вильруа. Обрадовавшись, что теперь он знает о моей слабости и сможет играть на ней, он не стал меня успокаивать, а, напротив, напугал еще больше, так что я даже потерял сон. Тогда я рассказал о своих страхах кузену Орлеану, исполнявшему в то время обязанности Регента. Он страшно разгневался…
Тут дверь отворилась, и король, мгновенно приняв свой обычный надменный вид, недовольно обернулся. Кто осмелился войти без предупреждения, без доклада секретаря, оберегающего покой избранного общества? Однако при виде возникшей на пороге молодой женщины ослепительной красоты выражение лица Его Величества немедленно смягчилось, и Николя понял, что это ни кто иная, как новая наложница короля, графиня дю Барри.
Какой блеск — и какой контраст с дамой из Шуази, бледной и осунувшейся из-за терзавшей ее перед кончиной тяжелой болезни! На дю Барри было надето платье с юбкой-панье из белого узорчатого шелка, сверху покрытого блестящей сетью из крупных зеленых и розовых блесток. Маленькие, вышитые гладью розочки усеивали корсаж платья. Из-за обилия алмазных украшений казалось, что графиня движется в потоках искристого дождя. При каждом ее шаге из-под юбки выплескивалась пенная волна дорогих кружев.
— О, сударыня, — произнес король, отвешивая ей поклон, — глядя на вас, я готов поверить, что бывают розы без шипов!
Хрупкая фигура склонилась в реверансе, а затем проследовала к креслу-бержер. Обладательница прекрасных светлых волос, дю Барри была без парика; ее лицо с правильными чертами, изящным овалом и лукавым выражением, дышало свежестью, равно как и маленький рот с алыми губками. Из-под полуприкрытых век, придававших ее взгляду очаровательную томность, голубые миндалевидные глаза беззастенчиво взирали на окружающих, намекая на готовность их обладательницы отдать себя целиком. Прелестное воплощение юности и соблазна. Говорили, что она добра и предупредительна. Однако у Сартина всегда оставался горький осадок после общения с означенной особой: пренебрежительно отзываясь о сочинителях пасквилей, она не забывала выразить свою неприязнь тому, кто по долгу службы обязан был конфисковывать листовки с куплетами и памфлетами у книгонош и перехватывать тиражи в типографиях…
— Сударыня, — произнес король, — вы пропустили такой рассказ, на фоне которого бледнеют сочинения многих авторов. Наш дорогой Ранрей, о котором я вам говорил, прекрасно нас развлек… или напугал, кому как будет угодно.
— Если он развлек Ваше Величество, — произнесла графиня, — он заслужил право на мою благодарность.
Король встал и пригласил мадам де Флавакур, маршальшу де Мирпуа и господина де Шовлена составить партию в вист. Герцог де Ришелье взял Николя под руку и подвел к фаворитке.
— Сударыня, советую вам завоевать это сердце. Он достоин имени своего отца, хотя постоянно утверждает свое право оставаться Ле Флоком.
— Ради службы Его Величеству, монсеньор. Подумайте сами, какой толк будет в полиции от маркиза де Ранрея?
— О-о, — многозначительно протянул старый маршал, — пожалуй, я повторю вашу фразу Сартину, она ему понравится. Итак, сударыня, как обстоят дела с вашим жилищем?
— Я перебралась из Фонтанного дворика в апартаменты возле часовни, оставленные покойным Лебелем[64], и теперь жду, когда освободятся малые кабинеты. Я преумножаю принадлежащие мне сокровища, чем привожу в ярость конкурентов. Лаковые миниатюры, слоновая кость, минералы и фарфор — я начинаю собирать все, что мне понравится, а потом увлекаюсь и продолжаю расширять коллекцию.
— Минералы? И прежде всего алмазы, я полагаю?
— Природа создала эти камни, чтобы они сверкали и струились, подобно водопаду.
— Однако, нелегкая задача! А что говорит по этому поводу Шуазель?
— Морщит свой отвратительный нос!
— Знаете ли вы, — продолжил Ришелье, — что добрейший Шовлен покинул свое жилище в замке, а Его Величество по доброте своей передал его квартиру маршалу д'Эстре. Шовлен ничего не потерял при обмене, получив бывшую квартиру маркизы де Дюрфор. Надо признать, он возместил затраты, понесенные маркизой при наведении там порядка: теперь эти апартаменты буквально сияют всей своей красой.
Графиня повернулась к Николя, и он вздрогнул, ощутив на себе ее обжигающий взор. Где-то рядом звучал хрипловатый голос короля: Его Величество комментировал удачные ходы и подшучивал над Шовленом.
— Сударь, — произнесла она, — мне говорили, что на вашу преданность можно положиться, и что вам нет равных в служении королю и тем… тем, кто ему дорог.
— Вы слишком снисходительны, сударыня.
— Мне говорили, что некоторая дама ценила вас очень высоко, и что вы оказали ей услуги, кои можно измерить только мерой вашей верности.
— Сударыня, служба короля являет собой единое целое.
— Я убеждена, господин маркиз, что при возможности вы с удовольствием окажете мне услугу, и уверена, мне это будет весьма приятно.
— Сударыня, своим положением я обязан Его Величеству, поэтому все, кто ему дорог, могут рассчитывать на мое рвение и мою преданность.
