Мне рассказала это мама, когда разбудила меня утром. Она сперва сказала, что идет снег, а потом — что баба-тетя умерла. Зря она перепутала порядок. Лучше бы она сначала сказала, что бабы-тети больше нет, а потом ободрила бы меня снегопадом. Что-то внутри меня разбилось. Я много минут лежал, уткнувшись в подушку, а мама гладила меня по волосам.
Это был странный день. Плакали даже дед и папа. Это было хуже всего. Весь мир изменился, потому что в нем не было больше бабы-тети. А за окном шел снег.
В конце концов я надел свой зимний комбинезон и пошел к хлеву. Там я лег. Мысли роились вокруг, как снежинки, и ни в чем не было порядка. Вчера баба-тетя была такая же живая, как я, а сегодня совсем мертвая. А если я тоже умру? Это случается и с детьми тоже. Троюродный Ленин брат погиб в автокатастрофе. Ему было всего десять лет. Смерть почти как снег: никогда не знаешь, когда он пойдет, хотя чаще всего это случается зимой.
Откуда-то появилась Лена. В своем зеленом комбинезоне.
— Я надела колготки. А ты для чего здесь лежишь? Ты похож на селедку.
— Баба-тетя умерла.
— О-о…
Лена села в снег и замолкла.
— Это антракт сердца? — спросила она погодя.
— Инфаркт, — ответил я.
— Фуф, — сказала Лена. — И сегодня, когда снег и вообще.
Иногда трудно понять, как так, что человек умер, объяснила вечером мама. У нее под бочком было тепло и безопасно. Она говорила правду. Я ничего не понимал. Странно никогда больше не увидеть бабы- тети.
— Ты можешь увидеть ее еще один раз, если захочешь, — сказала мама.
Я еще никогда не видел мертвого человека. Но во вторник я увидел мертвую бабу-тетю. Я очень боялся. Лена сказала, что у всех мертвецов синие лица, особенно если они умерли от инфаркта. Мина с Магнусом тоже, по-моему, боялись. Одна Крёлле хохотала у папы на руках.
Но оказалось не страшно. Баба-тетя не была синей. Она выглядела просто спящей. Мне показалось, что она сейчас откроет глаза, я даже подумал: не было ли все это умирание ошибкой? Я долго стоял и смотрел на ее веки. Они не шевелились. А вот бы она подняла их, посмотрела на меня и сказала: «Голубчик мой Трилле, какой ты красавец!» Я принарядился, хотя баба-тетя и не могла теперь меня видеть.
Уходя, я дотронулся до ее руки. Она была холодная. Почти как снег. Совершенно неживая.
В четверг были похороны, но на похоронах я уже несколько раз бывал. И Лену все-таки взяли. Она ведь тоже знала бабу-тетю. На похоронах она скучала, по-моему. А я не смог заплакать.
— Теперь баба-тетя на небе, — сказала мама, когда мы приехали домой.
В это плохо верилось, потому что гроб опустили в могилу на кладбище.
— Дед, а правда, что баба-тетя на небе? — спросил я позже.
Дед сидел в кресле-качалке в своем парадном костюме и смотрел перед собой.
— Это ясно как день, дружище Трилле! Теперь у ангелов отличная компания. А мы тут…
И больше он ничего не сказал.
В Щепки-Матильды загоревали. Все начало декабря было тихим, странным, полным букетов цветов. Мы оплакивали бабу-тетю. В конце концов Лена шваркнула нашей входной дверью и сказала, чтобы я немедленно, черт возьми, выходил играть в снежки. У меня ведь, кажется, нет сотрясения мозгов?
Она парилась в своем зеленом комбинезоне и была злее некуда.
И мы долго играли в снежки, я и Лена. Это было хорошо. Потом я хотел зайти к Лене, потому что давно у нее не бывал.
— Тебе нельзя, — жестко сказала Лена.
Я ужасно удивился, но у моей соседки было такое решительное лицо, что я не стал больше спрашивать. Может, у нее там огромный подарок на Рождество, и это тайна?
А потом было Рождество, и в этом году тоже, но все было не так. Потому что баба-тетя не приехала в гости, и никто не сидел на ее месте за столом, никто не складывал аккуратно упаковочную бумагу со словами, что грех такую красоту выкидывать, никто не пел дрожащим старческим голосом, когда мы водили хоровод вокруг елки, и не она, а мама собрала нас у вертепа, чтобы прочесть рождественские евангелия. И я не получил в подарок свитера. Ну надо, чтобы человек огорчался из-за этого?!
Поздно вечером пришла Лена поздравить всех с Рождеством. Мы поднялись к окну канатной дороги. Я заметил, что шторы в Лениной комнате наглухо задернуты. Чего ж такого мне нельзя видеть? Я получил от нее в подарок совершенно обычные гетры, так что дело не в этом. Последний раз я был у них почти две недели назад.
— Небеса, они над звездами? — спросила Лена раньше, чем я успел задать ей свой вопрос.
Я посмотрел на небо, кивнул и сказал, что думаю, да. И теперь где-то там гуляет баба-тетя вместе с ангелами и Иисусом. Она наверняка подарила всем вязаные свитера на Рождество.
— Так что они теперь почесываются, особенно между крыльями, — сказал я. — Ну, ангелы.
Но Лена не готова была сочувствовать им.
— Зато едят вафли, — сказала она как отрезала.
Потом я вспомнил, что забыл Лене кое-что рассказать.
— Я получил наследство. Мне разрешили взять из дома бабы-тети одну вещь, которая будет только моя.
— Ты мог выбрать любую вещь? — уточнила Лена.
Я кивнул.
— И что ты выбрал? Диван?
— Я выбрал Иисуса. Он висит у меня над кроватью. И я могу не бояться.
Лена долго молчала. Я думал, она будет издеваться, что я не выбрал диван или что-нибудь такое, большое и настоящее, — но нет. Лена только уткнулась носом в стекло, и лицо у нее делало странные гримасы.
САМЫЙ ГРУСТНЫЙ ДЕНЬ В МОЕЙ ЖИЗНИ
Я думал, что раз уж умерла баба-тетя, то теперь пройдет много-много времени, прежде чем снова случится какое-нибудь горе. Но вышло иначе.
— Как ты, Трилле-бом? Держишься? — спросила мама в третий день Рождества. Она присела рядом со мной, когда я намазал себе хлеб паштетом и собрался поужинать.
— Хорошо, — сказал я и улыбнулся.
— Да уж, мальчик мой, одиноко тебе будет, когда Лена уедет, — сказала мама нежно.
Кусок хлеба умер у меня во рту.
— Кто уедет? — спросил я не дыша.
