– Тебе нравилась эта девушка, правда? – сказала мама, возвращаясь в комнату с двумя чашками дымящегося чая. – То есть эта женщина, Сид. Она тебе очень нравилась.
Я кивнул:
– Я бы хотел, чтобы мы продержались вместе. Как вы с папой. В наше время это кажется невозможным.
– Ты слишком сентиментально относишься к прошлому, – ответила мама без тени осуждения. – Ты думаешь, это было сплошь темное пиво и красные розы. На самом деле все было сложнее.
– Но вы с папой были счастливы.
– Да, были, – сказала она, и по ее взгляду было понятно, что мыслями она где-то далеко, куда мне не попасть никогда. – Мы с твоим отцом были счастливы.
И я подумал: я тоже был счастлив с вами.
Вспоминая детство, я видел перед собой высушенный солнцем август, самое начало месяца, когда передо мной торжественно разворачивались долгие шестинедельные каникулы, и я знал, что предстоят поездки на машине в деревенские пивные, там папа и дядья будут играть в дартс и выносить лимонад и чипсы для меня и моих двоюродных братьев во дворик, где мы играем на траве. А наши мамы будут сидеть за деревянным столом, попивая сидр и посмеиваясь, отстраненные от мужчин так же, как это принято у мусульман.
Мне вспоминались и другие праздники. Например, Рождество, поздний вечер, и мои дядья и тетки курят и пьют за картами. Или футбол для мужчин и мальчишек в туманном Аптон-парке. Или же поездки на побережье в выходные, с огромными розовыми облаками сахарной ваты на палочке и запахом моря и жареного лука, или собачьи бега, где моя мама всегда ставила на собаку под номером шесть, потому что ей нравились цвета: ей нравилось, как смотрится красный номер на полосатом черно-белом фоне.
Я был благодарен им за это пригородное детство, за эти воспоминания о поездках на машине, и благопристойных азартных играх, и однодневных путешествиях… Казалось, детство было постоянно наполнено радостью и любовью – прекрасное время для роста, когда Бобби Мур играл в «Вест Хэм», по ящику показывали «Мисс Вселенную», а моя мама и тетушки носили мини-юбки.
Хотя детство моего сына наполнено дорогими и технически совершенными вещами, главным в нем стал развал семьи, ее моральное банкротство.
Дипломатическая одаренность и эмоциональная броня, имеющиеся в распоряжении у пятилетнего ребенка, едва ли помогают ему теперь, когда его рикошетит то к матери с ее новым возлюбленным, то к отцу с разбитым сердцем. Видеомагнитофон и пассажирское сиденье в спортивной машине – слишком малая компенсация за все это.
Создавалось впечатление, что мыс Джиной, как и миллион пар, подобных нашей, не оставили никакого наследства следующему поколению.
– У нас все получалось, потому что мы сами старались сделать свои отношения долгосрочными, – пояснила мама. – Потому что мы хотели, чтобы нам было хорошо вместе. Потому что – даже когда у нас не было денег или когда у нас не получалось завести ребенка – мы не сдавались. За счастливый финал нужно сражаться, Гарри. Не бывает так, что он просто падает тебе в руки с неба.
– Значит, ты думаешь, что я не сражался за счастливый финал? Ты полагаешь, у меня недостаточно бойцовских качеств? Не так, как у папы?
Мне было любопытно узнать, что она думает. Не так уж много времени прошло с тех пор, как я, молодой и самоуверенный, полагал, что мои родители ничего не знают о жизни за пределами своего ухоженного садика и сильно натопленной гостиной. Но теперь я воспринимал все по-другому.
– Я думаю, у тебя достаточно бойцовских качеств, Гарри. Но иногда получается так, что ты сам себя забиваешь. Ты не можешь быть таким же человеком, как твой отец, ведь ты живешь в другом мире. И практически в другом веке. Ты должен выдерживать другие битвы и не ждать, что кто-то приколет тебе на грудь медаль. В одиночку растить ребенка – ты думаешь, твой отец смог бы с этим справиться? Я люблю его больше жизни, но скажу: это было бы свыше его сил. Ты можешь быть сильным иначе. Ты тоже крутой парень, но по-другому.
Я положил медаль обратно в коробку, и в это время зазвонил телефон.
Мама бросила встревоженный взгляд на часы, потом снова на меня, и ее глаза наполнились слезами. Было четыре утра, в это время мог звонить только дядя Джек из больницы.
Мы оба сразу же все поняли.
Мы крепко обняли друг друга, слушая, как продолжает звонить телефон.
– А нас не было рядом с ним, – сказала мама, как будет говорить много-много раз в последующие дни, недели и годы. – Нас не было рядом с ним!
«Вот такой счастливый финал, – с горечью рассуждал я. – Ты проводишь с кем-то целую жизнь, а потом, если он уходит раньше, ты чувствуешь себя так, как будто от тебя отрезали половину».
Мое поколение – поколение трахающихся на стороне, портящих все подряд и мающихся дурью – не будет знать, что означает эта ампутация. Конечно, при условии, что у нас не будет своего собственного счастливого финала.
Я снял трубку, и дядя Джек сказал мне, что отец умер.
Утром я пошел к Пэту на второй этаж, как только услышал, что он топает по полу к коробке с игрушками, которую мои родители хранили в комнате, где он всегда спал, когда оставался у них. Когда-то эта комната была моей.
Он поднял на меня все еще припухшие со сна глаза, в каждой руке – по пластмассовой фигурке из «Звездных войн». Я взял его на руки, поцеловал его милое лицо и сел на кровать, держа его на коленях.
– Пэт, ночью дедушка умер.
Его голубые глаза моргнули.
– Дедушка долго болел, а теперь он больше не будет страдать, – продолжал я. – Теперь ему спокойно. Этому можно радоваться, правда? Теперь у него ничего не болит. У него никогда уже ничего не будет болеть.
– А где он сейчас?
Это меня сразило.
– Ну, его тело сейчас в больнице. Потом его похоронят.
Я понял, что ничего не смыслю в бюрократии смерти. Когда его тело заберут из больницы? Где его будут держать до похорон? И кто именно все это будет делать?
– Сейчас нам грустно, – сказал я. – Но мы будем благодарны дедушке за его жизнь. Мы поймем, что нам повезло: мне повезло, что он был моим отцом, а тебе – что он был твоим дедушкой. Нам обоим очень повезло. Но сегодня мы еще не можем чувствовать свое везение. Еще слишком мало времени прошло.
Пэт кивнул очень по-деловому.
– Он все еще в больнице?
– Его тело в больнице. Но душа улетела.
– Что такое душа?
– Это та искра жизни, благодаря которой твой дедушка был тем, кем он был.
– Куда она улетела?
Я глубоко вдохнул.
– Некоторые люди верят, что душа улетает в рай и живет вечно. Другие думают, что она просто исчезает, и ты засыпаешь навсегда.
– А ты во что веришь?
– Я думаю, что душа продолжает жить, – уверенно сказал я. – В раю или еще где-нибудь, в каком-то месте, о котором я ничего не знаю. Но она не умирает просто так. Она продолжает жить дальше. Даже если только в сердцах людей, которых она любит.
– Я тоже так думаю, – сказал мой сын.
Исполосованная крыша «Эм-Джи-Эф» хлопала, как рваный парус в сильный шторм. Я ехал по центральным улицам городка своего детства и не узнавал местность.
Магазинчики и маленькие кафе, которые я помнил, превратились в агентства по недвижимости и филиалы супермаркетов. Нет ничего удивительного в том, что мы, англичане, принялись так отчаянно
