Я делал спагетти с подливкой. Уж это испортить нельзя. Я привык готовить именно это блюдо еще с тех пор, как мы с Пэтом жили одни.
И почему-то всегда считал, что болонские спагетти делаются очень быстро. Я думал, что на приготовление у меня уйдет столько же времени, как в ресторане после того, как сделал заказ. Но и со спагетти я ошибся, как ошибался во многом другом.
Через час или около того Пегги с нетерпением стала постукивать по столу своей куклой Люси-тайным агентом. Пэт сидел, уставившись на пульт управления, зажатый в кулаке, с таким видом, как будто ждал сигнала. А Сид, очень мило спросив меня, не буду ли я возражать, занялась своей бухгалтерией.
А я все еще стоял у плиты, помешивая соус, приготовление которого затянулось на такое долгое время. Я думал, что, может, я готовил не болонские спагетти, когда мы с Пэтом жили одни, потому что у меня тогда получалось все легко и быстро. Может, это были спагетти под чесночным соусом? Да, точно. Именно такое блюдо можно сделать за считанные минуты. Просто открываешь банку с готовой чесночной приправой и вываливаешь ее на макароны. Быстро и вкусно. Мой сын называл их «зеленые спагетти».
Сейчас, через два года после периода зеленых спагетти, он уронил пульт. Тот громко стукнулся об пол.
— Опаньки! — воскликнул он, обводя стол глазами и ожидая, что все рассмеются.
Пегги и Сид не обратили на него внимания. Я подобрал пульт и сердито засунул его в карман фартука:
— Ты можешь хоть пять минут не думать о телевизоре?
У моего сына начал дрожать подбородок — явный признак того, что он с трудом сдерживает слезы. Пегги нарочито вздохнула.
— Пожалуйста, можно я сейчас выйду из-за стола? — произнесла она. — Я сегодня вечером очень занята.
— Подожди немного, — сказала Сид, не отрываясь от записей. — Можешь пойти и принести куклу Брюси-тайного агента, если хочешь. Они с Люси могут поговорить о предстоящей миссии, пока мы ждем Гарри.
— Да, осталось еще чуть-чуть, — сказал я, яростно помешивая соус. — Куклу Люси можно переодеть и после ужина.
— Да уж! — сказала Пегги. — Кто-то сегодня встал не с той ноги.
Сид подняла голову от своих записей:
— Все нормально, Гарри. Я поговорила с ней. Тебе не нужно ничего отвечать, дорогой.
— Если бы ты делала это почаще, мне не было бы необходимости отвечать, дорогая.
Моя жена отложила в сторону калькулятор и вздохнула:
— В любом случае, как долго ты еще собираешься готовить?-
— Не знаю. Это говяжий фарш. Он готовится целую вечность.
— Говядина? — спросила Пегги. — Ты сказал «говядина»? Я не ем говядину.
— Почему?
— Потому что мясо — это смертельно опасно. — Она выдержала театральную паузу. — Я разве тебе не говорила? Больше я не ем мяса, решила стать вегетарианкой. И ем теперь в основном одни овощи.
— Я тоже, — подключился Пэт. — Я тоже овощи. Теперь можно посмотретьтелевизор? Передача «Эй, кретин, а где мои штаны?» скоро начнется.
Я хотел, чтобы это застолье помогло нам почувствовать себя одной настоящей семьей. Только и всего. Не так уж много мне было нужно.
А может, именно этого я и добился? Потому что к тому времени, когда мои спагетти с подливкой были готовы, никто из нас друг с другом не разговаривал.
Эймон шел мне навстречу. Блант с Казуми все еще стояли на берегу. Он что-то говорил ей, почесывая свой выпирающий живот. Она качала головой, складывая фотооборудование. Они пошли к дому. Блант даже не предложил ей помочь нести сумки.
— Хорошо провел эту ночь? — спросил Эймон.
— Ничего не было.
— Эй, кто я такой, чтобы бросать в кого-то камень? Меня не касается, чем ты занимаешься в командировке.
— Я это и хотел сказать, Эймон. Ничего не было.
— Что-то вроде тантрического секса?
— Ничего.
Не было ничего — и было все. Потому что я впервые понял, что если у меня не получается иметь семью с моей женой, то, возможно, у меня получится это с кем-нибудь другим.
— Мне самому нравится немного позаниматься тантрическим сексом, — рассуждал Эймон. — Можно делать это часами, правда? Знаешь, какая моя любимая поза? Слесарь. Целый день сидишь дома и ждешь, а он не приходит.
Если бы мы спали вместе — или, скорее, если бы мы не только спали вместе, — мы чувствовали бы себя неловко. Или, что гораздо хуже, сейчас ощушали бы ложную близость, которую не заслужили. Но мы шли по берегу, удаляясь от дома, в котором в это время Блант интервьюировал Эймона, и между нами не наблюдалось никакой неловкости. Мы провели ночь в объятиях друг друга, только и всего. И то, что мы шли по каменистому берегу, со стороны моря наползали облака, а вдалеке показался первый туристический автобус, — все это представлялось самым естественным на свете.
— Надеюсь, что фотографии получились, — сказала Казуми. — Это мое первое задание от них. Фоторедактор, как бы это сказать, настоящая старая стерва. Она ни за что не даст никому повторного шанса.
— Снимки будут хорошими. Ты просто блестящий фотограф.
Она улыбнулась мне:
— Сладкие речи.
— Никакие не сладкие речи. Я видел твои фотографии. Ты снимала моего сына.
— Конечно. Пэта.
Мне нравилось, что она смогла уловить индивидуальность моего сына, что она показала его незаурядность. Мне действительно это очень нравилось.
— Я увижу тебя в Лондоне?
Она остановилась и посмотрела на море. Приближался еще один шторм. Облака, больше и темнее, чем вчера, низко нависали над поверхностью Атлантического океана, волны которого, вспениваясь, катились в сторону берега. Шторм быстро надвигался. Согласно народной мудрости Эймона, перед штормом нужно обязательно выпить пинту пива и послушать какой-нибудь хит группы «Коррз». Но все это, конечно, было сущей ерундой.
— Казуми?..
— Какой смысл?
— Смысл?
— Какой смысл видеться в Лондоне? — Она резко взяла меня за руку и потянула за обручальное кольцо. — Не снимается. Видишь? Не так это просто.
— Мы не сделали ничего плохого.
— Пока нет.
— Я буду ждать тебя на Примроуз-Хилл. На самой верхней точке, откуда виден весь город. В воскресенье утром. Часов в десять.
Начался дождь. Мы ушли по берегу довольно далеко от дома, которого почти совсем не было видно из-за густого тумана с моря.
— Сюда! — крикнула она и побежала вперед, врываясь в дождь.
Я последовал за ней к старой разрушенной лачуге, перед которой лежали остатки полусгнившей лодки. Дверь оказалась не заперта, внутри было темно. Пахло табаком и водорослями.
Жилице походило на заброшенный дом рыбака или на летний домик зажиточной баварской семьи.
