Лондон, ты не лег бы в постель со своей женой? Что, если — и это большой вопрос — другая женщина носила бы твоего ребенка?
— Ну, тогда…
Я не смог ответить на этот вопрос. Я предпочел проигнорировать весь тот хаос, который притаился снаружи.
Все женщины, которых я мог бы любить, все другие жизни, которые я мог бы прожить, дети, готовые родиться… Сегодня я не мог уже думать обо всем этом.
В конце концов, я все-таки женатый человек.
Мое давление снизилось. Гипертония отступала. Еще не скоро может произойти кровоизлияние в мозг.
«Хорошие новости», — подумал я. Хочется увидеть, как новый малыш вырастет. Хочется присутствовать при том, когда малыш начнет смотреть на меня как на старого дуралея, который ничего не знает о жизни. Хочу прожить до тех пор, когда мой младший ребенок станет взрослым. Таков теперь мой план. Моя новая цель.
Постепенно эта цель стала самой главной.
— 135 на 75, — сказала мой доктор. — Неплохо. Совсем даже не плохо. Вы продолжаете снижать вес, не курите, занимаетесь физическими упражнениями?
— Тридцать минут на тренажерах три дня в неделю.
— Хорошо. Только не перестарайтесь. В наши дни от перегрузки на тренажерах умирает такое же количество мужчин средних лет, сколько от рака или от сердечных болезней. Как много соли вы употребляете?
— Даже не прикасаюсь к ней.
— Кофеин?
— Ну, довольно сложно отказаться от капучино. Но я уже сократил количество.
— Иногда приходится держаться подальше от того, что мы любим, и научиться ценить то, что нам очень нужно.
Тут перед моими глазами возникло лицо моей жены. Черные волосы подстрижены в китайском стиле, широко поставленные карие глаза, белозубая улыбка и крошечные мимические морщинки, которые начали намечаться вокруг ее маленького прелестного рта. Такое родное лицо. Лицо, которое я так любил.
— А что, если те же самые вещи? Что, если мы понимаем, что любимые нами вещи одновременно являются тем, что нам нужно?
Врач усмехнулась, убирая со стола тонометр.
— Тогда я больше вам не понадоблюсь, — ответила она.
Мы с Пегги вошли в позолоченные двери большого универмага и были сразу же атакованы запахом тысяч разнообразных духов. В магазине толпилось много народу, и мы инстинктивно взялись за руки.
— Смотри, Гарри, бесплатный маникюр! Тебе обрабатывают ногти, а ты совсем ничего не платишь!!!
— Может быть, потом, дорогая?..
По эскалатору мы поднялись в отдел для детей и новорожденных.
Так много всего изменилось с тех пор, как я в первый раз стал отцом. А может, у нас с Джиной просто не было тогда достаточно денег, чтобы скупать подряд все, что появлялось для новорожденных. Однако вещи, которые я увидел сейчас, были мне в новинку.
Прыгунки для малышей. Ладно, я узнал их, вспомнив, как Пэт радостно подпрыгивал вверх и вниз, улыбаясь беззубым ртом, как маленький Будда. Но специальная планка, прикрепляющаяся к кроватке, которую можно, грызть, когда режутся зубы? Когда это начали продавать? А специальный мешочек с кармашками для автомобиля, в который складываются игрушки? Ведь все равно они будут разбросаны по всему заднему сиденью. Стоит взглянуть еще на одну новинку — колыбельная музыка в специальном передатчике (играет четыре успокаивающие мелодии, помогающие малышу заснуть). Потом специальный чехол-поплавок для купания младенца (кокон, сделанный из мягкого пластика, поддерживающий голову ребенка над поверхностью воды в ванночке). Пластмассовый козырек, который нужно надевать на голову при мытье шампунем, чтобы мыло не попадало в глаза. Замечательная идея. Блестящая мысль! Хорошо бы такие козырьки продавались, когда Пэт был маленьким. А взгляните на это — миска с присоской. К ее дну приделана специальная присоска, чтобы нельзя было перевернуть миску на себя во время еды. Ребенок двадцать первого века не может даже уронить еду на пол.
— Что еще изобретут, Пег? Пегги? Тут вдруг я понял, что она исчезла. Меня охватил лихорадочный страх. Я обыскал весь детский отдел, но ее нигде не было. Я подумал о ее отце, уехавшем в свадебное путешествие и так и не вернувшемся назад. Он разбил Пегги сердце тем, что переехал жить на Манилу, чтобы попытать счастья на чужбине, бросив своего ребенка, как неоплаченный долг. Джим бросил свою дочь раз и навсегда. И хотя мне он этим облегчил жизнь, Пегги он нанес рану, которую она пронесет через всю свою жизнь и которая никогда не заживет. Этот прекрасный ребенок заслуживал только того, чтобы его любили.
Я хотел бы знать, отличаюсь ли я от него, не лучше ли я его, который всегда отводил своему ребенку последнее место в списке приоритетов. Являюсь ли я лучшим человеком, чем он? Или же настолько погрузился в мечты о новом малыше, что совсем забыл о реально существующем ребенке, живущем со мной бок обок?
Я обыскал весь этаж, отчаянно молясь Богу, выпрашивая у него еще один шанс. Я в полном отчаянии расспрашивал продавцов и покупателей, не видели ли они маленькую девочку с розовым рюкзачком, на котором нарисована кукла Люси. Потом вдруг я понял, где могу ее найти. Она была на первом этаже, возле позолоченных дверей, среди духов с разными запахами. Ей делали бесплатный маникюр в отделе косметики. — Привет, Гарри. Ты нашел то, что искал?
— Привет, красотка. Да, думаю, что теперь у нас есть все, что нужно.
Маникюрша в белом халате улыбнулась нам.
— Какая у вас красивая дочь, — сказала она. Мы с Пегги с улыбкой переглянулись.
Возникла проблема.
Как-то утром, после восьми недель беременности, у Сид случилось кровотечение. И мы вдруг испугались, что наши надежды на будущее могут у нас отнять.
Когда Сид пошла в больницу на ультразвук, у двери кабинета я увидел металлическую мисочку, в которой были красиво, в стиле попурри, разложены презервативы. Видя мое недоумение, Сид объяснила мне, что их используют для того, чтобы в них вкладывать инструмент, который акушерка введет ей внутрь, чтобы на экране можно было увидеть изображение ребенка. Чтобы проверить, все ли с ним нормально. Жив ли еще наш малыш.
— Ну, знаешь, внутри тебя находятся странные вещи, подруга, — сказал я жене, беря ее за руку.
— Ничего более странного, чем твой пенис, Гарри, — ответила жена.
Потом, когда появилась акушерка, Сид устроилась на каком-то невероятном кресле, наподобие тех, которые устанавливает «Бритиш Эрвейз» в салоне первого класса, и на экране телевизора врач показала нам маленький пульсирующий огонек, который был сердцем нашего еще не рожденного ребенка. С ребенком все было нормально. Он еще там. И он будет жить. Ничто не может помешать этому ребенку родиться.
Сид сжала мою руку, не глядя на меня. Мы оба не могли оторвать глаз от экрана. Акушерка показывала нам голову, непропорционально большую, как электрическая лампочка, сотворенная на небесах, крошечные ножки и ручки, которые малыш сводил и разводил.
Мы громко смеялись. Смеялись от необыкновенной радости, смеялись этому чуду, этому крошечному чуду, самому великому на свете!
И я знал, что этот ребенок будет любим так же, как заслуживает быть любимым любой ребенок. Малыш станет нашей связью с великим, ясным будущим, нашей нерушимой связью с тем, что означает быть живым на этом свете, и — больше всего, превыше всего — связью друг с другом.
