Обратившись к религиозной этике, я обнаружил целый калейдоскоп западных и восточных учений и идей. В то время я верил, что они представляют собой богатейший кладезь абсолютной мудрости.
В результате у меня возникло убеждение в собственной духовной бедности, и я решил что-то в связи с этим предпринять: стать лучше, посвятить себя чему-нибудь. Нужно было найти модель реальности, которая удовлетворила бы мою потребность в ощущении, что я каким-то образом приближаюсь к некой цели.
И я попытался стать христианином.
Принимая в расчет мое тогдашнее мировоззрение, этот выбор был вполне уместен. Я принадлежал западной культуре, знал библейскую историю и традиции. Мне были известны такие, казалось, неоспоримые истины, понятия и ритуалы, как первородный грех, молитва, исповедь, всепрощение, евхаристия, очищение, а также устное и писаное слово.
Я старался изо всех сил, опираясь на то, что я тогда понимал, боготворил и считал значимым для духовной жизни. Мне казалось, что если я буду стараться, то завтра будет лучше, чем сегодня, и каждая следующая попытка будет лучше предыдущей.
Я поверил в идею человеческого несовершенства и в то, что через покаяние можно в конце концов откуда-то извне заслужить благодать и тем самым получить пропуск от низшего уровня бытия к высшему.
Казалось, что теперь у меня появились средства для достижения цели, которая наполнит мою жизнь смыслом.
Я возносил молитвы и совершал благие деяния в расчете, что «Бог Отец» исправно вносит их в свой небесный реестр.
Я полагал, что существуют вполне определенные возможности, определенные знания и мне отведено определенное время, чтобы привнести в свою жизнь смысл и сделать ее лучше: сделать ее значимее. Моя цель была освящена надеждой — надеждой на перемены к лучшему, которые вдохновят меня на дальнейшую борьбу, горение и упорство, дабы еще больше утвердиться на избранном пути. Теперь я мог духовно расти сам и помогать в этом другим людям.
Цель, надежда и вера давали мне энергию и волю для движения к успеху. Цель, надежда и вера — глубоко почитаемые и, на первый взгляд, значимые ценности, которым многие придают огромное значение. Но, вне всяких сомнений, они существуют лишь на фоне смятения, безнадежности и отчаяния.
В то время я не обращал внимания на эту сторону вопроса. Тем не менее, неизбежные качания маятника от ожиданий к разочарованиям, от усилий к неудачам, от силы к слабости сыграли в конце концов свою роль в моем пробуждении от этого сна.
Все эти общины, конфессии, возвышенные цели… Жадные бездонные корзины духовных супермаркетов, которые необходимо наполнять молитвами, умеренностью, смирением, поклонением и благими деяниями. И если даже удастся наполнить одну корзину, сразу же наготове другая — для кротости и целомудрия.
Я очень старался, но все это выглядело довольно безрадостно: ожидать, что запуганный и ограниченный верующий может благодаря дисциплине, самоотрицанию и поклонению стать чем-то, кроме запуганного и ограниченного верующего, столь же тщетно, сколь надеяться, что безбрачие может привести человека к величию и целостности. Я понял, что пытаюсь испечь ватрушку без теста.
Полагаю, любые попытки выразить невыразимое на языке доктрины неизбежно влекут за собой ложные толкования. Что поделаешь — идея совершенства противоречива, она превращает тонкую и прекрасную песнь свободы, спетую основателем учения, в незыблемую темницу догмата. Когда птичка улетает на волю, сущность ее песни нередко теряется, а нам остается лишь пустая клетка.
Мне нравится притча о том, как Бог и Дьявол увидели отшельника, которому в пустыне открылось прекрасное.
—
—
Там, где появляется организованная религия, возникает благодатная почва для глубочайших страхов, тягостнейшего чувства вины и самых отвратительных конфликтов: между индивидами, нациями и вероисповеданиями. Независимо от того, придерживаемся мы определенных религиозных взглядов или нет, все эти раны могут таиться в глубинах нашего существа и сказываться на всем нашем жизненном опыте.
После того как я интуитивно осознал, что предмет моих поисков лежит абсолютно в другом направлении, было неестественно и не нужно продолжать придерживаться этики, в основе которой лежит уверенное и властное «нет» и такое осторожное и скупое «да». Поэтому я пошел дальше и окунулся в исследование современных терапевтических и духовных практик.
Эти пути казались намного более разумными и открытыми, чем те, которыми я шел прежде. Такие понятные, такие раскрепощающие идеи.
Было очень увлекательно знакомиться с инструментами, позволяющими обнаружить, исцелить и интегрировать те части жизненного опыта, которые затрудняли мои взаимоотношения с людьми, творческую реализацию, вредили здоровью и благосостоянию, а самое главное, снижали самооценку.
Как прекрасен был бы наш мир, если бы это смогли сделать все! Мне все это очень нравилось, особенно в сравнении с идеей о том, что я обязан подгонять себя под некий идеальный образ, созданный кем-то другим.
В моем распоряжении было множество новых интересных методик. А как много людей шло вместе со мной по этому пути, казавшемуся самым изумительным духовным приключением двадцатого века! Дивное переживание: потрясающие озарения и прорывы; бурные выплески эмоций; страх и возбуждение, когда делишься самыми потаенными секретами, когда полностью отдаешь себя в руки своего гуру, когда постигаешь, почему тебя так зачаровывали и пугали женщины. Разделять с другими людьми боль и душевные излияния, воспоминания о прошлых жизнях, обиды текущего момента, надежды на будущее и страхи — это истинное духовное откровение и посвящение.
Все это было так захватывающе и столь непосредственно касалось меня!
Я погрузился в глубочайшие медитативные состояния, запоем читал важные книги и, конечно же, увлеченно занялся новейшими терапевтическими практиками. Они множились, словно грибы после дождя, и их нужно было собрать и переварить или распознать и отвергнуть… Дыхательные упражнения, методы самовнушения, техники интеграции, энергетические потоки — все это в те дни казалось мне таким захватывающим. Если же кто-то говорил, что подобные виды деятельности сводятся просто к самонаблюдению и потаканию себе, то я к тому времени это уже понял, как, впрочем, и то, что любой совершаемый нами выбор продиктован нашими внутренними побуждениями.
Выражение чувств стало для меня священнодействием. Столь же священной была и потребность мыслить позитивно, простить свою мать, исцелить внутреннего ребенка, разобраться с личным прошлым и так далее. Пройти через эти процессы было жизненно необходимо, более того, они стали чем-то вроде Десяти Заповедей нового времени.
В течение года я проходил интенсивный стационарный курс обучения современным терапевтическим методикам и восточной медитации.
Вскоре я выделил терапевтические методы, полезные и эффективные лично для меня, и остановился на них.
Я дал ход очень многим чувствам, которые некогда сдерживал, и обнаружил модели и системы верований, оказывавшие огромное влияние на мое поведение.
Значительная часть проделанной работы была нацелена на развитие и укрепление самосознания и чувства собственного достоинства. Насколько я понимаю, теория гласит, что если человеку удается понять и пройти все эти терапевтические процессы, то он становится более жизнеспособным, уравновешенным и успешным индивидуумом, ясно понимающим характер своих взаимоотношений с миром и свою роль в нем. Структура такой личности строится на прочном фундаменте определенной системы верований, построенной в результате упорной работы над собой.
Но верования всегда неразлучны с сомнениями, и их эффективность прямо пропорциональна тому,
