угольным кладом.
Как и везде, здесь тоже был и суд и прокуратура. Вот с одним из заключенных у меня и вышел судебный казус.
— Какой судебный казус мог произойти у тебя с заключенным? — перебил я его. — К тому же ты не судьей работал, а главным инженером?
— А ты выслушай и не перебивай. Живу я, значит, неделю, другую, работаю. В один прекрасный день, кажется, в конце августа или начале сентября, пригласили меня на общее собрание работников рудоуправления. Речь шла о выборе народных заседателей. Дотошные кадровики вычитали в моем личном деле, что я два года учился в юридическом, и выдвинули мою кандидатуру в народные заседатели. Был избран. И тут приключился казус, о котором я и хотел рассказать. Что случилось — на всю жизнь, наверное, останется в моей памяти. Лидочка К. была очень молодым судьей и к тому же очень интересной женщиной, она только недавно окончила юридический факультет. Муж ее был на фронте. Лидочка была веселой и обаятельной. Когда она выходила в совещательную комнату для вынесения приговора, всегда шутила: «Вот, милые, я в вашем распоряжении».
И хотя право высказывать мнение по закону сначала принадлежало заседателям, им пользовалась Лидочка. Так было много раз. И я не задумывался о нюансах судебных процессов, которые всякий раз могли изменить ход процесса и приговор. Давление, жестокие инструкции, форма, а не существо — вот что господствовало в суде. Но я тогда не имел юридического опыта. И все было бы как и раньше, если бы не одна случайность.
Вернувшись из командировки, я узнал, что Лидочка больна и что просила меня зайти к ней. Я исполнил ее просьбу и пошел к ней на квартиру.
Она лежала в кровати, а рядом сидела старушка мать.
Лидочка вытащила из-под папки лист бумаги и сказала:
— Неприятность, Николай Петрович. Вот прочитайте определение областного суда.
Я прочитал. Приговор областной суд отменил, так как под ним не было подписи судьи.
— Забава и все, — рассмеялся я. — Это же простая формальность.
— Да, приговор отменен и так позорно для меня. Теперь нужна опять рассматривать это бандитское дело, но уже в новом составе. Это значит, что вы будете рассматривать дело, Николай Петрович.
— А сколько вы этому бандиту дали?
— Пять лет, — ответила она, — но думаю, что мало. Посмотрите на это страшилище. Хотела больше дать — заседатели заупрямились.
— Виноват он или нет? — спросил я Лидочку.
— Рабочие рудника говорят, что не виноват, — и она взяла на прощание мою руку.
Я стал выполнять обязанности судьи. Прочитал уголовный и процессуальный кодексы, многочисленные разъяснения и почувствовал себя подготовленным, полноценным судьей.
В начале недели я стал рассматривать дело «бандита» из лагеря. Этот человек за месяц до освобождения из лагеря разбил голову одному заключенному. А потом, когда его поместили в изолятор, сломал решетку и попытался бежать. Вроде, на первый взгляд, Лидочка правильно вынесла приговор. Но меня смущала анкетные данные и приговор, по которому Х. отбывал предыдущее наказание. Он был бригадиром транспортной бригады под Казанью, никогда ранее не судился. Имел двоих детей.
«Странно», — подумал я и снова стал перечитывать дело.
Небольшой зал судебного заседания был наполнен до отказа. Здесь были и местные жители и только что прибывшие на работу шахтеры.
— Подсудимый, встанете!
Он нехотя поднялся и с ненавистью посмотрел на меня.
— Не хочу я комедию ломать, — сказал он. — Судили раз, что вам еще нужно?
В зале воцарилась тишина. Лишь конвоиры ближе придвинулись к подсудимому.
Заседание народного суда продолжалось. Я снова стал допрашивать свидетелей и обвиняемого. Но обвиняемый окончательно отказался от показаний, и я не мог его убедить, что нужно отвечать на вопросы. Шло время, наконец, я все-таки добился своего.
— Да, я оскорбил начальника, за что получил пять суток ареста, но я не выламывал решетку и не совершал никаких преступлений.
— Ваше дело рассматривается по законам военного времени, — сказал я подсудимому.
— Никакого дела нет. Все это липа, — закончил свое выступление Х.
Все допрошенные свидетели были на стороне подсудимого, никто его ни в чем не обвинял. Х. просто допустил небольшой проступок, за что понес административное наказание. И мне ничего не оставалось делать, как вынести оправдательный приговор. Х. был освобожден и выпущен прямо из зала суда.
— А как же с теми, кто создал дело? — спросил я.
— Они были строго наказаны.
— Вот так я и стал судьей, Иван Васильевич. — Но эта работа меня не привлекала, и скоро меня освободили по моей личной просьбе.
— Да, — сказал я, — не украли бы у тебя чемодана, может, и не увиделись бы никогда. Что ж, давай простимся. МУР — это не та организация, где можно долго сидеть, — пошутил я на прощание.
Николай Петрович уехал в Кисловодск. С тех пор мы не виделись, но я еще долго вспоминал наш разговор.
ПУШКИНСКАЯ, ДОМ 4
![](/pic/1/2/4/2/0/1//img_14.jpeg)
Умер профессор Баклаев. Умер внезапно, сидя с женой и сыном за обеденным столом.
Еще полчаса назад шутил и смеялся, горячо жестикулировал и разыгрывал сына, высмеивая футбольную команду «Спартак». Сам он был фанатично предан динамовцам.
Сын мелкого ремесленника, Баклаев еще босоногим мальчишкой каждый день гонял на задворках тряпичный мяч, а когда подрос, купил на сэкономленные деньги настоящий. Ну и праздник был для ребят в тот день!
Шли годы, но раннее увлечение футболом не покидало Георгия Александровича ни во время учебы, ни потом, когда он, всеми уважаемый инженер, стал преподавателем авиационного института. Но не было случая, чтобы он пропустил матч любимой команды.
Его двадцатитрехлетний сын закончил тот же институт, что и отец, но футбольные симпатии отца не унаследовал.
И в этот погожий день, желтый от осенних листьев, когда солнце уже не слепило, но еще изрядно грело, когда природа, казалось, еще не хотела расставаться с теплом, на этом кусочке планеты вечный спор отца с сыном о преимуществе любимой команды был, как всегда, в самом разгаре.
Вдруг Георгий Александрович сильно изменился в лице, схватился со стоном за сердце и сполз со стула на пол.
— Папа, папа! Папочка, что с тобой? — в ужасе закричала Марья Андреевна, бросившись к мужу.
Окаменело стоял сын, и только трясущиеся губы выдавали его смятение.
Умер Баклаев, любимец студентов и всех, кто знал его.
Семнадцатого сентября траурная процессия начала свой печальный путь к Ваганьковскому кладбищу. Сотни людей с обнаженными головами грустно стояли у дома. Одни близко знали Георгия Александровича, другие слышали о нем и печально размышляли о превратностях бытия..
Смерть! Какое страшное слово! Страшное и неотвратимое. И, соприкасаясь со смертью, люди отбрасывают мысли о делах.
Но в толпе было несколько человек, которых смерть профессора нисколько не огорчила. Зорко приглядывались они ко всему происходящему и с нетерпением ждали начала процессии. Эти люди, казалось, не были подвластны ни смерти, ни человеческому горю. Они жили только для того, чтобы насыщать свою утробу, удовлетворять свои низменные инстинкты за счет людей труда. Это были рецидивисты Малютин и