всю хату: «Боря, что ты здесь делаешь», ну и пришлось пистолетом по голове стукнуть, чтобы умолкла. А здесь старуха проснулась — пришлось и ее.
Николай шел, не обращая внимания на дорогу, теперь ему было все равно. Он шел на кражу, а возвращался с убийства. Что теперь будет? Ведь он не был дома целых четыре года. Сколько еще придется по лагерям и пересылкам скитаться? Но что случилось — случилось. Уже не поправишь.
«Нет, я на это не давал согласия и никогда бы не дал», — твердил Каверин, но его никто не слушал, каждый думал теперь о спасении собственной шкуры.
Было уже часа три ночи, когда Николай добрался до своей койки, но заснуть он так и не смог.
Николай вышел на улицу, когда было уже светло. У продуктовой палатки стояло несколько человек и о чем-то шумно говорили. В это время Николай заметил, что прямо к ним летит «козел». «Наверно, шофер предупредил милицию, — сообразил Николай. — Да, это они. Нужно что-то предпринять. Но что?»
Машина остановилась около них, из нее вышли два работника уголовного розыска с собакой.
Собака обнюхала всех по очереди. Николай стоял как вкопанный. «Теперь все пропало, собака опознает». Но собака прошла мимо. Николай понял, что через несколько минут Грачев и Коровин будут арестованы. Он взял чемодан — вещи были собраны заранее — и пошел на станцию.
Поезд отправлялся только в пять часов, и Каверину пришлось все оставшееся время сидеть на вокзале. Правда, сидеть — это не то слово. Каверин больше ходил, чем сидел, он волновался, и все время смотрел по сторонам, ожидая, что его с минуты на минуту возьмут. «А вдруг на вокзал придет и Грачев?» Видимо, Борис решил уйти подальше и только потом сесть в поезд.
Шло время. Только через-восемь месяцев наступил час расплаты.
Часов в одиннадцать ночи раздался резкий стук в дверь.
«Все, — подумал Николай, — это за мной».
В комнату вошли двое, подошли к нему и, развернув перед глазами документы, спросили:
— Узнаешь?
Николай увидел свою фотографию, которую сдавал еще при поступлении в аэроклуб.
— Узнаю, — грустно сказал он. А что делать — отпираться невозможно, ведь фотография-то его.
При обыске, конечно, ничего не нашли, так как вещей ему вообще никаких тогда не досталось. Да он о них и не думал.
Мать, отец, сестра стояли посреди комнаты и не понимали, что происходит, почему арестовали Николая.
— Это, наверно, ошибка, — уходя, сказал Николай. — Скоро все выяснится.
Он боялся сказать родным правду.
Часов в двенадцать Николая привезли на Петровку, 38 и ввели в кабинет. Сидевший за столом майор смерил его презрительным взглядом и сказал:
— Ну что, бандит, сразу все расскажешь?
— Расскажу все сам.
— Так-то оно будет лучше. — Майор вынул чистый лист бумаги и положил перед Кавериным. — Вот тебе бумага и ручка — пиши.
Начальник долго читал написанное и потом, дав Николаю расписаться, сказал привезшему Каверина:
— Ты его до утра пристрой где-нибудь, а утром мы его в Таганку определим.
Работник, доставивший Николая в МУР, долго водил его по Москве. Без сопроводительных документов никто не решался взять Каверина на ночевку.
«Но все-таки лучше ходить по улице, — думал Николай, — чем сидеть в КПЗ».
Часам к двум ночи наконец-то удалось определить Каверина на ночевку в 50-е отделение милиции.
К вечеру этого первого, проведенного в заключении дня попал Каверин на Петровку. Камера была маленькая, десятиметровая. Спать пришлось прямо на полу, подстелив под себя собственную одежду.
Скучно потянулись дни — долгие и однообразные. Единственной радостью были письма домой, которые разрешалось писать только раз в месяц.
«Хоть бы побыстрее кончилось следствие», — думал Николай, но его никто не вызывал и не допрашивал.
И лишь месяца через полтора его вызвали с вещами. Во дворе перед глазами поплыли круги, это от свежего воздуха. Но не успел он вдохнуть этого воздуха воли, как снова попал в «черный ворон».
Высаживали заключенных группами — одних у Петровки, других у пересылки. Николая высадили на вокзале.
Вот и следствие. 593 — прямо бандитизм — было заключение следователя. Николай пытался доказать, что он только косвенно был участником бандитской группы, но об этом никто не хотел слушать.
Суд идет!
«Вот и решается моя судьба, — думал Николай, — только бы не дали на всю катушку».
И суд действительно учел, что Каверин воевал и не был судим ранее, поэтому и приговорил Николая к семи годам лишения свободы и к трем годам лишения прав.
Последним выступал прокурор, который отверг все доводы Николая и потребовал от суда такое наказание.
Теперь Николай мог проститься с родственниками, с матерью, с сестрой. Отец на суд не приехал.
— Прощай, мама, я еще стану человеком, — сказал Николай на прощание.
— Я в этом не сомневаюсь, — ответила мать, и на глазах у нее навернулись крупные слезы.
От тюрьмы до платформы «зеков» вели по улице под охраной конвойных с собаками. Николай видел, как мать шла по обочине и махала ему рукой. Последний раз их взгляды встретились, когда садились в вагон. «Прощайте, родные места, не скоро я вас увижу и увижу ли, — думал Николай. — Но как бы там ни было, а я докажу, что я человек, а не сволочь, способная убивать людей».
Тихо стучали колеса, под их перестук можно было петь любую песню, особенно грустную. «Зеки» лежали на нарах молча. Многим из них уже приходилось отправляться на восток в арестантском вагоне. Николай стоял у маленького зарешеченного окна и смотрел на убегавшую назад родную сторонку. В этих местах стоял его полк, здесь случилось несчастье, за которое он теперь расплачивается.
Только через семь лет Каверин вернулся домой из заключения. Тяжелые испытания, выпавшие на его долю, не погасили мечту стать человеком.
В столице Николай прожил недолго. Вскоре пришел участковый милиционер и предложил покинуть Москву. «Куда ехать? — в отчаянье думал Николай. — Только приехал и опять скитаться!»
И вот Николай пришел в МУР. О чем мы говорили, вы знаете из начала моего рассказа. Я помог Каверину прописаться в одном из ближайших от Москвы городов.
В незнакомом городе жить было трудно, скитания по частным квартирам отнимали половину зарплаты, а вдобавок ко всему Каверин еще неудачно женился, пошли каждодневные ссоры из-за денег, из-за квартиры, вообще по каждому пустяку. Пришлось оставить жену и снова искать счастья в жизни. Он переехал в другую область и, договорившись с одним начальником милиции, «потерял» паспорт. Пошли запросы в тот город, где он жил раньше, но там о прошлом Николая ничего не знали. И вот он получил чистый паспорт, полноценный, без помарок.
Николай завербовался в строительном управлении и вернулся в Москву. Он понимал, что без учебы далеко не пойдет, и поступил в вечернюю школу. Работал добросовестно, к людям относился хорошо.
И вот он снова встретил прежнюю жену. Видимо, жена заявила в милицию, так как его через несколько дней вызвали в отделение. «Опять придется уезжать, — грустил Николай. — Бросить учебу!»
Но его не выселили из Москвы, а только поменяли паспорт, в котором поставили отметку о судимости.
Николай благодарил работников, что ему поверили.
Каверин окончил школу и поступил в институт. Я увидел, что парень порвал с прошлым, что он по- настоящему решил стать человеком.
