нагнулся и попросил: — А ну–ка посвети!..
На земле отчетливо виднелись следи мужских сапог.
Вскоре такие же следы отыскались и в нескольких метрах от разбитого окна, и возле штакетника. Следы эти вели к лесу. Под окном топтался какой–то здоровенный мужик. И не дольше, как несколько часов тому назад. Следы только–только успели затвердеть.
— Была бы у нас собака… — сказал Нечаев.
— Собака? — переспросил Мещеряк. — Подожди–ка меня здесь…
Он легко, пружинно перемахнул через штакетник и, отобрав у Нечаева его фонарик, исследовал землю по ту сторону ограды. Здесь никаких следов уже не было. Человек в сапогах подошел к штакетнику, взобрался на него и… взлетел. Что за чушь!.. Мещеряку еще не приходилось встречаться с ангелами.
Присвечивая себе фонариком, он пошел вдоль штакетника. Остановился возле калитки. Здесь недавно топтались женские сапожки и ботики: прежде чем проститься с трусихой Титовой, Анна Сергеевна Локтева проговорила с нею никак не меньше пяти минут.
Выключив фонарик, Мещеряк вернул его Нечаеву. Мещеряка не покидала мысль о том, что кто–то водит его за нос… Кто–то очень хотел, чтобы Мещеряк обнаружил следы его сапог. Что ж, в таком случае Мещеряк пойдет навстречу его желанию. Если этот кто–то уверен, будто ему удалось Мещеряка обмануть, то незачем его разубеждать в этом.
— Холодновато стало, — сказал Мещеряк и поежился. — Пошли в дом. Придется дождаться утра.
Нечаев не возражал. Было промозгло. Он охотно вернулся в дом. Майор Петрухин уже завязывал тесемочки своей дерматиновой папки.
— Ничего не нашли? — спросил он.
— Почти ничего… — ответил Мещеряк и, перехватив удивленный взгляд Нечаева, добавил: — Только следы чьих–то сапог…
— Этого следовало ожидать, — сказал майор.
Локтевы вздохнули с облегчением: слава богу, ниточка найдена… А подполковник Белых спросил:
— Сапог? Мужских, наверно?..
— Следы ведут к лесу, — подтвердил Мещеряк.
— Так я и знал. — Майор поднялся из–за стола. — Капитан, вы мне нужны… — хотя Нечаев называл Мещеряка капитан–лейтенантом, майор упорно говорил ему: «капитан». Этим самым Петрухин подчеркивал, что сам он старше по званию. Что, Мещеряк из моряков? Знаем мы этих флотских… Все они казались майору легкомысленными, бесшабашными людьми, и он их и побаивался, и недолюбливал одновременно.
Когда они вошли в кабинет Локтева, майор плотно прикрыл дверь и положил руку на телефон.
— Надо взять под наблюдение вокзал, — сказал он. — Успеем, пассажирский поезд проходит днем… А вас я допрошу позвонить в штаб, чтобы прочесали лесок за поселком…
— Пожалуй, в этом нет необходимости…
— Надо принять все меры, — жестко сказал майор. — Приметы преступника вам известны?
— Нет.
— А следы?..
— Их оставил человек высокого роста, грузный, который носит сапоги сорок пятого размера…
— Этого вполне достаточно. — майор снял трубку. — Барышня…
Спорить с Петрухиным не имело смысла.
Вернувшись в столовую, они застали всех на своих местах. Анна Сергеевна сидела за столом, Локтев стоял за ее спиной, а подполковник Белых и Нечаев листали какие–то журналы. Слышно было, как сухо потрескивает пламя в керосиновой лампе.
Добрые глаза Локтева смотрели с надеждой и страхом. А может, это Мещеряку померещилось?
— Ничего нового? — спросил конструктор.
Майор Петрухин не удостоил его ответом. Он прошел в переднюю, надел полушубок и только тогда произнес:
— Меня вызывают. Товарищи, — он кивнул на Мещеряка и Нечаева, — останутся здесь. Вы, Локтев, проявили преступную беспечность. С вами мы еще поговорим.
Он щелкал слова, как орехи, — они трещали и крошились на его металлических зубах.
Глава пятая
Машина, дежурившая на улице, обожгла лес жарким светом фар, ее мотор затарахтел, набирая скорость, и ночь за стеклом стала еще гуще.
Мещеряк отошел от окна.
— Хоть бы скорее все это кончилось, — сказала Анна Сергеевна. — Этот майор разговаривал с нами таким тоном, что я…
Она умолкла, поднесла пальцы к вискам. Пальцы у нее были длинные, с малиновыми ногтями. На одном из них поблескивал перстень.
Эта женщина знала себе цену. Она была одета скромно и не прибегала к косметике. Ее красота не нуждалась и дорогой оправе.
Однако по ее лицу было видно, что она взволнована и оскорблена. Стараясь ее успокоить, Николай Николаевич Локтев снова положил руку на ее плечо. Не перевелись еще на свете такие грубые, неделикатные люди, как этот майор. Но стоило ли из–за них расстраиваться? Майора–то уже нет… И завтра, надо полагать, все выяснится, не так ли? Локтев с надеждой посмотрел на Мещеряка.
В другое время Мещеряк наверняка постарался бы его успокоить. Но сейчас он промолчал. Майор Петрухин ему тоже не был симпатичен. Но это еще не значило, что Мещеряк должен был осуждать его. До того, как Мещеряка вызвали в штаб, он этого майора и в глаза не видел. А Мещеряк, случалось, встречал людей, у которых характер был и похуже. Но потом оказывалось, что это настоящие люди. Такие, за которых пойдешь в огонь и воду. Такие, расположением которых гордишься всю жизнь…
Он потупил глаза.
— Успокойся, дорогая, — сказал Локтев, поняв, что он один в ответе и за себя, и за нее. — Все образуется.
Подполковник Белых отложил журнал. Он почувствовал себя лишним.
— Я, пожалуй, пойду, — сказал он, посмотрев на часы. — Шестой уже… А в половине седьмого мне на завод.
Хозяева не стали его удерживать. Хлопнула дверь. Вернувшись в столовую, Локтев сказал жене, чтобы она побеспокоилась о гостях. Им тоже отдохнуть надо.
— Хватит с нас и подушки, — сказал Мещеряк. — С вашего разрешения мы устроимся на этом диване.
— Вдвоем? Пожалуй, для вас он узковат…
— Нам не привыкать, — сказал Мещеряк. — Подставим стулья, снимем валик, не возражаете?
— Как хотите… — Анна Сергеевна протянула ему подушку. — Спокойной ночи.
Она вышла, и Мещеряк, сняв ремень, расстегнул гимнастерку. Посмотрел на Нечаева: чего медлишь?..
— Вы что, моряки?.. — с удивлением спросил Локтев, возившийся с лампой.
— Бывшие моряки, — ответил Мещеряк, поглаживая тельняшку. — Это все, что осталось у нас на память о прошлом.
— А майор?
— Мы только сегодня с ним познакомились, — ответил Мещеряк. — Он местный.
Ему показалось, будто за дверью прошуршало шелковое платье Анны Сергеевны. Локтев прикрутил в лампе фитиль. Когда он вышел, Мещеряк и Нечаев остались один.
Было тихо. Часы и пистолет Мещеряк положил под подушку. Чувствуя на своем затылке ровное
