что мы знаем, пока только слухи, которые надо либо подтвердить, либо опровергнуть. Кстати, не думаю, что несколько месяцев военного положения в Пенджабе сделали его жителей более разговорчивыми. Да и тамошние власти вряд ли обрадуются нашему приезду и будут охотно содействовать расследованию. Собрать интересующие нас сведения будет делом нелегким, но в том, что они докажут вину англичан, я не сомневаюсь.
Джавахарлал перехватил испытующий взгляд Ганди, брошенный на Мотилала.
— Да, да, у меня нет ни тени сомнения... Англичане не только презирают нас, не только не считают нас равными себе, но и относят индийцев к низшей расе, — гневно закончил Мотилал...
Джавахарлал задремал лишь под утро, но спал недолго, а когда проснулся, наскоро позавтракал и сел к вагонному окну.
Утреннее солнце успело позолотить горчичные поля, прорезанные сеткой каналов. Как две капли воды похожие одна на другую, проносятся пенджабские деревушки с их домами-кубиками, сложенными из красного кирпича. Вдалеке непрерывной изломанной линией тянутся голубые зубцы гор.
Спокойствием дышат плодородные равнины Пятиречья[44]. Лишь часто встречающиеся форты, некогда мощные, способные выдержать натиск любого врага, ныне безлюдные, кое-где разрушенные, напоминают о подвигах пенджабцев, которые из века в век первыми принимали удары неприятеля с запада. Высятся безмолвные форты-памятники мужеству тысяч героев, сражавшихся с войсками Александра Македонского, Великих Моголов.
Здесь, в Пенджабе, живут сикхи, еретики от индуизма, отвергшие сословия и касты, ратующие за простоту религиозных ритуалов, за единобожие, воинственные, храбрые, гордые, но и великодушные, отзывчивые, щедрые. Их можно легко отличить по длинным волосам, пышным, окладистым, разделенным посредине бородам, носить которые сикхам предписывает религия. И у каждого мужчины на поясе меч или кинжал — «кирпан»: в любую минуту готов сикх достойно встретить недругов. Под ударами английских колонизаторов последним в Индии пал Пенджаб, одним из первых восставал он теперь против их владычества.
По дороге, бегущей вдоль полотна, от Амритсара движется конный отряд. Впереди — черный, запыленный, открытый автомобиль, в котором сидят четыре английских офицера в защитных пробковых шлемах. Всадников около полусотни. Окутанные клубами белой дорожной пыли лошади плетутся нехотя, лениво. Понуро-сонные фигуры конников не выражают ничего, кроме усталости и безразличия. Унылую колонну замыкает пара натруженных кляч, волочивших полевое орудие. Последние подразделения колониальных войск уходят из Пенджаба.
Поезд прибыл в Амритсар около девяти часов утра. Оставив саквояж носильщику, который с поспешной готовностью подкатил свою повозку к Джавахарлалу, едва тот вышел из вагона, Неру вместе с встретившим его сотрудником амритсарского отделения Конгресса Гирдхарилалом пошли в гостиницу пешком.
— Все началось утром десятого апреля, — неторопливо рассказывал на ходу Гирдхарилал. — Тысяч тридцать горожан направились к городскому магистрату, чтобы заявить протест против ареста и высылки из Амритсара наших лидеров — Китчлу и Сатьяпала, которых власти обвинили в антиправительственной агитации и создании беспорядков в день всеобщего хартала, шестого апреля. Вот там, у моста Холл-гейт, демонстрацию поджидали солдаты, которые пытались разогнать ее. И у нас и у них были убитые и раненые. Во время столкновения пострадала английская миссионерка — врач, некая Шервуд, проезжавшая на велосипеде близ места схватки.
Кривая, пыльная, вымощенная булыжником улочка вывела Джавахарлала и его провожатого на небольшую площадь. В глаза бросилось полуразрушенное здание с обвалившейся крышей.
— Здесь во время событий размещался городской банк, — пояснил Гирдхарилал и продолжал: — Волнения этим не кончились. Толпы амритсарцев устремились к почте, вокзалу, банку, магазинам. В некоторых местах вспыхнули пожары. На стенах домов появились от руки написанные листовки, призывавшие индусов, мусульман, сикхов «бороться с европейскими мартышками». К концу дня город находился в руках восставших. Англичане успели укрыться в форту и там дожидались прибытия вызванного подкрепления. Ждать им пришлось недолго: часов около десяти вечера в Амритсар вошли войска под командованием генерала Дайера.
Многое из того, что рассказывал Гирдхарилал, Джавахарлалу было уже известно, но он не прерывал своего спутника, внимательно слушал его как очевидца и участника событий в Амритсаре. У гостиницы они расстались, договорившись встретиться после того, как Джавахарлал отдохнет с дороги.
Гирдхарилал заехал за ним на автомобиле. «Ездили по городу, — лаконично записал Джавахарлал в дневнике. — Видели развалины Национального банка, городского магистрата и почты...»
Городская площадь Джаллианвала Багх — большой пустырь, в центре которого развалившаяся гробница из белого камня. На краю ее пылятся чахлые деревца, старая высыхающая пальма. С трех сторон площадь окружена двух-трехэтажными домами, с четвертой замкнута кирпичной стеной высотой в человеческий рост. Не сразу заметишь узенькие ворота, через которые одновременно смогут пройти лишь два-три человека.
Здесь, на Джаллианвала Багх, в праздничный день встречи Нового года (в 1919 году по местному календарю он пришелся на 13 апреля) в четыре часа дня собралось около двадцати тысяч амритсарцев и жителей близлежащих деревень. На дощатую трибуну, построенную недалеко от ворот, один за другим поднимались ораторы, требовавшие от властей освобождения Китчлу и Сатьяпала и отмены закона Роулетта. Выступления начинались и заканчивались многоголосыми восклицаниями: «Инкилаб зиндабад! — Да здравствует революция!»
В самый разгар митинга — в половине шестого — на площадь ворвалось человек сорок вооруженных солдат, англичан и гуркхов[45]. Раздался хриплый крик краснолицего офицера: «Огонь!», и солдаты неуверенно выстрелили поверх голов собравшихся. Офицер с бранью набросился на солдат, в ярости потрясая револьвером. Второй залп — уже в толпу... Крики, стоны, мольбы, проклятия... Выстрелы звучали беспрерывно. Обезумевшие от боли и ужаса люди, подминая раненых, слабых, детей, метались по площади, ставшей для них страшной ловушкой. Тех, кто пытался пробиться к выходу, встречали острые, кривые ножи гуркхов. Люди бились о стену в отчаянной надежде перебраться через нее и сползали, падали, сраженные пулями...
Расстреляв все патроны (позднее выяснилось, что было израсходовано 1650 патронов), солдаты покинули залитую кровью площадь, на которой осталось лежать около тысячи убитых и вдвое больше раненых.
Очевидцу открывалась леденящая душу картина: «Множество тел взрослых и детей лежало у ворот и по всей площади. У некоторых были рассечены головы, у других прострелены глаза, оторваны руки, ноги, раздавлены грудные клетки...»
Новый хозяин Амритсара генерал Дайер, пославший своих солдат убивать безоружных и беззащитных людей, сразу же после расстрела на Джаллианвала Багх под страхом смерти запретил жителям города покидать дома, лишив помощи сотни раненых и умиравших на площади и на прилегавших к ней улицах.
Джавахарлал много раз приходил на Джаллианвала Багх, всматривался в ее испещренные пулями камни, стены, которые, казалось, взывали о мщении.
Конгрессисты работали с раннего утра до позднего вечера: собирали и распределяли средства для семей, лишившихся кормильцев, оказывали помощь безработным, опрашивали свидетелей событий, происходивших в Пенджабе в дни военного положения.
Перед комиссией Конгресса прошли тысяча семьсот очевидцев. По-разному — с готовностью и нехотя, сбивчиво-взволнованно и со спокойно-мрачной решимостью — рассказывали пенджабцы о зверствах солдат Дайера, об ужасах произвола и тирании властей Амритсара и других городов провинции.
Каждое свидетельство потрясало Джавахарлала, будь то немногословный рассказ молодой женщины с помертвелым лицом, у которой на глазах погибли муж и дочь, или путаное бормотание перепуганного и чудом уцелевшего пятилетнего мальчугана, забравшегося на крышу одного из домов и сначала принявшего ружейные выстрелы за хлопки петард фейерверка, устроенного по случаю праздника.
Побывал Джавахарлал и на той амритсарской улице, где генерал Дайер установил «пост возмездия» за ушибы и синяки мисс Шервуд. В течение десяти дней пикеты английских солдат, выполняя приказ генерала — «crawling order» («приказ ползать»), — заставляли всех индийцев, проходивших по этой улице, под дулами ружей ползти на животе.
