специальное задание спровоцировать Неру на насильственные действия. Окровавленный, обессиленный Джавахарлал смотрел на злобные, почти безумные лица полицейских. Демонстранты не оказали сопротивления полиции, хотя их глаза горели ничуть не меньшим, чем у противника, огнем ненависти.
Мужество, организованность, стойкость, проявленные конгрессистскими волонтерами и населением Лакхнау, всколыхнули всю страну. Миссия Саймона с позором провалилась.
Имя Джавахарлала Неру приобретало среди соотечественников все большую популярность. «Примите мою любовь к вам, — писал ему в эти дни Ганди. — Да сохранит вас бог на многие грядущие годы и изберет своим орудием в избавлении Индии от ига».
Колониальные власти тоже не обошли Неру своим вниманием: вице-король лично распорядился тщательно изучить все его речи. Друзья предупреждали Джавахарлала о возможности нового ареста. Эта мрачная перспектива не слишком тревожила Неру. Он знал, что, каково бы ни было его будущее, оно не предвещает спокойной, размеренной жизни. «Чем скорее я привыкну к неизвестности, к внезапным переменам и водворениям в тюрьму — тем лучше», — говорил Джавахарлал. Он даже находил, что постоянная опасность ареста придавала его жизни необходимые напряжение и остроту, «всякий день, проведенный на свободе, был драгоценным, выигранным днем».
На одной из молодежных конференций, состоявшейся в 1928 году в Бомбее, Неру был устроен восторженный прием. «От начала до конца, — говорилось в донесении начальника бомбейской полиции, — на конференции преобладал откровенно коммунистический революционный тон». А в записке секретарю по внутренним делам Индии сообщалось, что речь, с которой выступил Неру, «не только не была осторожной, но, напротив, содержала сознательный призыв к повсеместному восстанию».
Джавахарлал постоянно находится в разъездах. В 1928 году он председательствует на четырех провинциальных конференциях Конгресса — в Пенджабе, в Малабаре, в Дели и в Соединенных провинциях, а также на собраниях молодежных лиг. И где бы он ни выступал — у рабочих и крестьян, среди университетской молодежи и учителей, наконец, у профессиональных политиков, — везде Неру говорил просто, доходчиво, убедительно; его язык понимали все. «Я стремился пропагандировать идеологию социализма, — вспоминал он, — особенно среди работников Конгресса и среди интеллигенции, ибо эти люди, составлявшие костяк национального движения, в большинстве находились в плену крайне узкого национализма. В своих речах они прославляли старые времена, говорили о том ущербе, материальном и моральном, который причинило Индии чужеземное владычество, о страданиях нашего народа, о том, как унизительно подчиняться иностранному господству, и о том, что наша национальная честь требует, чтобы мы были свободны, о необходимости приносить жертвы на алтарь матери-родины. Все это были знакомые речи, находившие отзвук в каждом индийском сердце, и националист во мне также откликался на них и бывал задет за живое». Но сам Неру никогда не был сторонником возврата к старым порядкам. Поэтому ему не нравились эти речи, которые уже основательно «поизносились и поистерлись»; они только отвлекали людей от активной работы, от решения насущных проблем борьбы за независимость. «Они действовали, — говорил Неру, — лишь на эмоции, не возбуждая мысль».
До сессии ИНК в Калькутте оставалось еще несколько дней. Неру направился в Джхариа на съезд Всеиндийского конгресса профсоюзов. Антиимпериалистическая лига послала на съезд своего представителя У.Джонстона. Полицейские попытались арестовать его прямо на съезде, однако, увидев всеобщее возмущение и угрожающее настроение делегатов, предпочли удалиться. (Джонстона арестовали на следующий день на одной из улиц города.) Неру произнес обличительную речь против произвола властей и призвал индийские профсоюзы войти в состав Антиимпериалистической лиги. Рабочая среда была в меньшей степени знакома Неру. Он чувствовал себя на съезде профсоюзов несколько стесненно, но был приятно удивлен, когда заметил, что его выступления воспринимались здесь с пониманием и энтузиазмом. И, несмотря на то, что на съезде были представлены как революционные, так и реформистские группировки, делегаты проявляли гораздо больше единодушия, чем конгрессисты на своих сессиях.
Неру не дождался окончания съезда профсоюзов: надо было еще успеть на очередную сессию Конгресса.
Прибыв в Калькутту, Неру узнал, что в Джхариа его избрали председателем Всеиндийского конгресса профсоюзов. Это известие скорее огорчило его, чем обрадовало. На этот пост Неру выдвинула группа реформистов, которая, полагаясь на популярность Неру, точно рассчитала, что у него больше шансов одержать победу над кандидатом из рабочих, которого предложили деятели левого революционного крыло профсоюзов. Неру казалось прямо-таки непристойным, что «какой-то новопришелец и к тому же не рабочий ни с того ни с сего навязывается председателем». Неприятное чувство усиливалось еще и тем, что его симпатии были отданы левому крылу профсоюзов. Но его кандидатуру поддерживали как левые, так и правые группировки рабочего движения. «Уже сам по себе этот факт, — делал вывод Неру, — свидетельствовал о младенческой неопытности и слабости профсоюзного движения в Индии».
На калькуттской сессии Конгресса, проходившей в декабре 1928 года, председательствовал старшин Неру. Он хотел во что бы то ни стало добиться утверждения своего доклада о проекте конституции, которая предусматривала для Индии статус доминиона в рамках Британской империи. Мысль о каком-то компромиссе по вопросу о независимости была неприятна Джавахарлалу. Но Мотилал твердо стоял на своем. Между отцом и сыном развернулась борьба. Мотилала активно поддерживал Махатма Ганди, Джавахарлала — Субхас Чандра Бос. Споры грозили обернуться расколом Конгресса, и тогда отец и сын оказались бы во враждующих лагерях. Разногласия между ними еще никогда не достигали такого обострения. На этот раз они даже сказались на обстановке в семье, чего раньше никогда не случалось. Продолжая спор дома, первым вспылил Мотилал. Он вскочил с места и, угрожающе сверкая глазами, встал перед сыном, лицо которого исказилось от гнева. Они стояли друг против друга как настоящие враги. Было ясно, что Джавахарлал не уступит. Насмерть перепуганная Камала подошла к мужу. Не говоря ни слова, она взяла его за руку и дружески сжала ее. Перед Мотилалом стояли два бесконечно дорогих ему человека. Глаза старика смягчились, и он устало опустился в кресло, склонив тяжелую седую голову...
После жарких дебатов сессия Конгресса одобрила доклад Мотилала, но по настоянию Джавахарлала и его сторонников в резолюции Конгресса было записано, что, если английское правительство в течение года не даст согласия на конституцию, предусматривающуюся этим докладом, Конгресс объявит своей целью достижение независимости и начнет по всей стране кампанию неповиновения. Это был, по словам Джавахарлала, вежливый ультиматум. Он был уверен, что английское правительство не согласится, по крайней мере в ближайшие годы, предоставить Индии даже статус доминиона. Такая резолюция, как он рассчитывал, позволяла сохранить единство Конгресса и выиграть время для подготовки сил к предстоящей борьбе, которая казалась ему теперь неизбежной.
И все-таки, расценивая резолюцию как неоправданный компромисс, Джавахарлал в момент ее принятия покинул зал заседаний Конгресса. Ганди так объяснял его поступок: «Он исходит из того, что эта резолюция далеко не то, что ему хотелось бы иметь. Но он, как человек глубоко порядочный, не желает доставлять людям лишнего огорчения. Он не был бы Джавахарлалом, если бы не нашел для себя совершенно оригинального решения, чтобы остаться верным своей линии». Ганди не раз повторял, что для Джавахарлала нет ничего дороже своей страны и что он не считается ни с какими авторитетами, когда речь идет о выполнении им своего долга перед родиной.
Авторитет Джавахарлала Неру был столь велик, что, несмотря на острые разногласия по самым принципиальным вопросам, его вновь избрали генеральным секретарем Конгресса. Ганди, видя явную склонность Джавахарлала к организаторской работе, посоветовал ему объехать некоторые провинции и помочь конгрессистским комитетам на местах оживить свою деятельность.
Снова десятки выступлений, сотни встреч. Неру занимается формированием новых групп конгрессистских волонтеров, собирает средства для учреждения штата профессиональных работников Конгресса. Он стремится к объединению усилий ИНК, Лиги независимости с рабочими, крестьянскими и молодежными организациями, к выработке для них общей платформы, хотя бы по главному вопросу — о борьбе против британского империализма. Об этом же писал ему из Европы и Чатто.
Однако всеиндийская конференция рабочих и крестьянских партий, состоявшаяся в декабре 1928 года, отклонила предложение об объединении с Лигой независимости. В письме к Чатто Неру с сожалением называл это решение «не очень разумным». Вместе с тем, будучи реалистом, он понимал, что организационное слияние столь различных по социально-классовому составу партий, на котором настаивало руководство Антиимпериалистической лиги, пока невозможно.
