действовало, и Джерваз неважно соображал.
— Ну что, Мэри Гамильтон, ты хотела заполучить богатого муженька и добилась своего. Несмотря на то что ты многомужница, в один прекрасный день ты станешь виконтессой Сент-Обена. Что, твоя грязная игра стоила свеч? Или ты всего лишь выполняла поручение папаши?
Из-под спутанных волос на него смотрели испуганные глаза. Девушка молчала. Это молчание разъярило Брэнделина куда больше, чем все произошедшее ночью. Сорвав с нее одеяло, Джерваз увидел перед собой худое, угловатое тело, прикрытое тонкой рубашкой. Вздрогнув, девушка попыталась прикрыться, но молодой человек крепко схватил ее за запястья.
Трудно верилось в то, что это юное создание — чудовище, но она даже не пыталась что-либо объяснить ему, чем окончательно вывела Джерваза из себя.
— Нет-нет, миледи, — угрожающе произнес он, — слишком поздно изображать из себя невинную пташку. Ты получила все, чего добивалась, и еще кое-что сверх того. Ты уже знаешь, каково это — быть девкой. А теперь я покажу тебе, что такое — быть женой.
Девушка отпрянула назад, глядя на Брэнделина расширившимися темными глазами, но даже не попробовала убежать, когда он лег рядом с ней на высокую кровать.
Джерваз бесцеремонно откинул одеяло и грубым, оскорбительным жестом задрал рубашку своей жертве.
Мэри на вид казалась ребенком, настолько она была маленькой и хрупкой, и хотя Джерваз предпочитал женщин с пышными формами, в данный момент это не имело значения. Она была женщиной, а он сгорал от желания отомстить всему женскому роду за продажность; она заплатит за грехи своего папаши. Да в конце концов, она стала его женой и должна выполнять свои супружеские обязанности.
Поначалу девушка вела себя пассивно и послушно раздвинула ноги, бормоча что-то невнятное. Наверное, она начинала возбуждаться. Впрочем, Брэнделину было все равно — еще ни разу он не был так равнодушен к тому, чтобы доставить удовольствие женщине, занимавшейся с ним любовью. Весь его гнев вылился в безумное желание, и одним резким толчком он вошел в нее.
Ее тело было настолько не готово к тому, чтобы принять его, что молодой человек почувствовал боль, которая, однако, была несравнима с той, что испытала Мэри. Девушка начала извиваться и кричать так, что у Джерваза заложило в ушах. Он инстинктивно зажал ей рот рукой, не понимая толком, что происходит, и Мэри мгновенно впилась в его ладонь зубами. Останавливаться было поздно, и Брэнделин несколькими движениями довершил начатое.
Но как только его семя попало в ее лоно, гнев Джерваза растворился. Еще ни разу ему не приходилось быть с девственницами. Ноги Мэри и его плоть были в крови.
Каких бы преступлений ни совершала эта девушка, в постели с мужчиной она никогда не была.
Свернувшись калачиком, его жена отвернулась к стене, содрогаясь от рыданий.
Чувствуя головокружение, Джерваз вытянулся на спине, прикрыв глаза рукой; остатки ярости исчезали под грузом вины и отвращения к самому себе. Он вел себя, как животное, обидел беспомощную девочку! Нет слов, Мэри втянула его в отвратительную игру, но все равно она не заслуживала такого обращения, такой мести!
Когда головокружение немного прошло, Брэнделин приподнялся и сел на краю кровати, спустив ноги на пол и уткнув голову в сцепленные руки. Испытывая невероятную усталость, он задумчиво посмотрел на девушку, ставшую его женой.
Хоть молодой человек и был неопытен в таких делах, он понял, что надо что-то делать. Подойдя покачиваясь к умывальнику, он взял льняное полотенце и, свернув, протянул его Мэри.
— Положи полотенце между ног и сожми их покрепче, — велел Джерваз.
Перед ним вновь мелькнули испуганные глаза, все еще прикрытые волосами, а затем она протянула дрожащую руку и сделала, как он сказал.
Накинув на Мэри одеяло, Брэнделин подумал о том, какой юной была девушка — ей явно было не больше четырнадцати. Интересно, выполняя приказания отца, она имела хоть малейшее представление о том, что такое замужество?' Или считала, что просто играет в игру, а в виде выигрыша получит драгоценности и красивую одежду?
— Посмотри на меня.
Хоть тон Брэнделина стал равнодушным, Мэри отвернулась. Тогда молодой человек взял ее за подбородок и повернул к себе. Мэри явно плохо соображала, во всяком случае, она даже не сделала попытки увернуться.
— Перестань реветь, — устало сказал Брэнделин. — Я не сделаю тебе больше ничего плохого. Слушай меня внимательно, потому что я не намерен повторять своих слов дважды. Я не хочу больше тебя видеть. Мой адвокат — Джон Барнстебль. Можете писать ему в адвокатскую контору в Иннер-Темпле. Я сообщу ему об этой гнусной женитьбе, и он выпишет вам содержание. Оно будет щедрым — ты со своим папашей будешь безбедно существовать остаток жизни. Но у меня есть условие.
Глаза Мэри по-прежнему ничего не выражали. Разозлившись, он спросил:
— Ты понимаешь, о чем я говорю? Уверен, что ты знаешь английский.
Многие из шотландцев-островитян говорили только на гэльском[1] языке. Но Джерваз полагал, что дочь священнослужителя должна была получить хоть какое-нибудь образование.
Когда девушка кивнула, Брэнделин холодно продолжил:
— Я не хочу ни видеть тебя, ни слышать о тебе. Никогда. Если ты посмеешь появиться хотя бы вблизи Лондона или возле поместий Сент-Обенов, я лишу тебя содержания. Ты все поняла?
Девушка опять рассеянно кивнула, но Брэнделина, не сводящего с нее глаз, вдруг обуял неописуемый ужас. Он только теперь осознал, что не понял прежде одного: Мэри Гамильтон ненормальна — ее лицо было абсолютно безжизненным, а глаза — бессмысленными. Девушка не могла знать, какую подлость задумал папаша — она ничего не понимала.
Резко отпустив ее подбородок, словно он, как тлеющая головешка, жег его пальцы, Джерваз вскочил на ноги, борясь с тошнотой. Молодой человек лишь в это мгновение догадался, что за преступление он совершил. Мысль о том, что он силой взял сумасшедшую девочку, была невыносимой. Не оправдывало его даже то, что она была его женой. Изнасиловать существо, которое не понимает, что происходит, было таким же тяжким грехом, как и тот, что он совершил в тринадцать лет.
Заледеневшими, дрожащими руками Брэнделин натянул на себя одежду, мечтая только об одном — поскорее убраться отсюда. Девушка свернулась на кровати крохотным клубочком, и лишь ее странные глаза подавали признаки жизни. Поскольку она не смогла бы повторить его слова, Джерваз схватил перо, чернила и на обратной стороне брачного контракта написал адрес своего адвоката. А затем приписал — специально для Гамильтона: «Не вздумайте привезти ее ко мне. Не смейте пользоваться моим именем». Подумав, молодой человек добавил: «Заботьтесь о ней хорошенько: если она умрет, вы не получите больше от меня ни гроша».
Джерваз надеялся, что, прочитав записку, викарий станет хорошо обращаться с дочерью — ведь в его интересах будет заботиться о ее здоровье и благополучии. Судя по запаху, девушку купали. Надо полагать, служанка будет стоить сущие пустяки в этом проклятом Господом месте.
Брэнделин встал, бросив бумагу на стол. Мэри дрожала и молодой человек задержался на мгновение, чтобы укутать ее одеялом. Когда он приблизился к девушке, та испуганно отпрянула назад. Джерваз стиснул зубы, понимая, что заслуживает лишь этого.
Она провожала его до двери безумным взглядом. У двери Брэнделин на мгновение остановился. Его законная жена была похожа на перепуганного лесного зверька, застывшего в ужасе перед хищником. В горле у Джерваза пересохло, его угнетало чувство вины.
— Мне очень жаль, — прошептал он на прощание.
Он сказал это скорее для себя, чем для Мэри, которая, похоже, не представляла, что происходит. И хоть Джерваз никогда не верил в Бога, он все же помолился о том, чтобы она поскорее все забыла. Впрочем, Брэнделин надеялся, что Господь пошлет забвение и ему.
Четырьмя часами, позже Джерваз и его слуга Боннер уже были на рыбацкой шхуне, направлявшейся в Англию. Бывший военный вестовой, Боннер вечно ходил с плотно сжатыми губами.
Не задавая лишних вопросов, он лишь кивнул, когда хозяин сказал ему, что запрещает когда-либо с
