чувствуя, как пьяняще бурлит в ее жилах кровь.
Но это ее воодушевление продолжалось лишь до той минуты, когда она вошла к себе. Заперев за собою дверь, Клер прислонилась к ней, и ее взгляд скользнул по роскошному убранству спальни. На потолке резвились позолоченные херувимы, изукрашенная великолепной резьбой кровать была увенчана балдахином с занавесями из золотистого бархата, а под ногами расстилался китайский ковер, который, весьма вероятно, стоил больше, чем она заработает за всю оставшуюся жизнь. Ее охватило смятение. Милостивый Боже, что она, некрасивая, рассудительная Клер Морган из Пенрита, делает в таком месте?!
Поначалу ее привели к Никласу благие намерения, однако предложенную сделку она приняла, побуждаемая не ими, а нечестивым, греховным гневом. И с тех пор оба они кружили один возле другого в прихотливом танце, то прижимаясь друг к другу, то отступая, по неуклонно сходясь все ближе и ближе. А в центре круга, который день ото дня сужался, лежала погибель, как общественная, так и духовная. И все же она продолжала танцевать, потому что до этих пор никогда еще не чувствовала себя такой живой. Если все грехи так сладки и увлекательны, то неудивительно, что род человеческий все время грешит.
На мгновение Клер представила себе, что здесь, перед нею, стоит отец и смотрит на нее. В его глазах не было гнева — лишь глубокое разочарование, но это расстроило ее гораздо сильнее. Она знала, что живет не так, как хотел бы он. Она никогда не могла жить так, а с того дня, как встретилась с Никласом, ее постоянно обуревали гордыня, гнев и любострастие.
Клер захлестнула волна отчаяния, тяжкого и безысходного, и впервые после отъезда из Пенрита она встала на колени и попыталась прочесть молитву.
«Отче наш, иже еси на небесех…»
Но далекий, незримый небесный Отец никак не помогал ей в ее противоборстве с близким, зримым Никласом, чье тепло она ощущала каждый день. Он хотел се, она была ему нужна. Возможно, желание его было мимолетно и порождено стремлением одержать верх в игре и удовлетворить свою похоть, однако оно было подлинным и пылким. Никто никогда еще не желал ее так сильно.
А ведь это так важно — чувствовать себя нужной и желанной.
Противостоять чарам Никласа было бы намного легче, будь он злым и порочным. Но на дьявола он походил ничуть не больше, чем на святого. Пожалуй, для определения его сущности лучше всего подходили два слова: «язычник» и «аморальный». Однако с нею он был добр, и порой Клер чувствовала, что в душе он так же одинок, как и она. А одиночество — теперь она начинала это понимать — было еще более неодолимой движущей силой, чем плотское желание…
Девушка снова наставила свой разум обратиться к молитве, но опять застряла на словах: «И не введи нас во искушение»
Было уже поздно, слишком поздно, ибо искушение окружало ее со всех сторон. И она подозревала, что не поддалась Никласу по сию пору главным образом потому, что из духа соперничества желала победить его в его собственной излюбленной игре. Если бы она была честна сама с собой, то признала бы, что в ее упорном сопротивлении его домогательствам добродетель играла отнюдь не главную роль.
Если она сумеет сохранить свою девственность, то сможет с чистой совестью вернуться в Пенрит и заставить сплетников замолчать. Но что ее ожидает, если она все-таки уступит? Клер не могла себе представить, каким образом вернется к своей прежней жизни, если станет падшей женщиной. С Никласом у нее не было будущего, ведь он хотел завлечь ее к себе в постель большей частью для того, чтобы доказать, что это ему под силу. О браке с ним не могло быть и речи, а оставаться его любовницей она бы не смогла, даже если бы он продолжал желать ее и дальше.
Оставив попытки прочесть «Отче наш», Клер мысленно воззвала к Богу из глубин своего сердца. «Господи, прошу тебя, помоги мне найти в себе силы отказаться от этого опасного танца, прежде чем я погублю себя».
Клер повторяла эти слова снова и снова, и это было самое отчаянное моление, которое она воссылала к Богу за всю свою жизнь. Но хотя она стояла на коленях молча и изо всех сил напрягала слух, не было никаких признаков того, что кто-то ее услышал. Она не ощущала ни незримого божественного присутствия, ни внутренней уверенности относительно того, какой путь ей следует избрать. Она по-прежнему была одинока, и некому было подсказать ей, что делать. Реальным в ее жизни было только одно — искусительный танец, который, кружа, тянул ее вниз, навстречу тьме, опасности и желанию.
Клер закрыла лицо руками и заплакала, чувствуя себя такой одинокой и сиротливой, как никогда прежде.
Когда Никлас вернулся в библиотеку, Люсьен доливал бренди в их наполовину осушенные бокалы.
— Мисс Морган сказала, что она не респектабельна и что если меня интересует, в чем тут дело, ты можешь мне все объяснить. — Он отхлебнул бренди. — Ну так вот, подробности меня интересуют, и даже очень.
В нескольких лаконичных фразах Никлас изложил суть договора, который заключил с Клер: ее пребывание в его доме в обмен на содействие в улучшении участи обитателей Пенрита.
Хотя Никлас намеренно опустил все детали, когда он закончил говорить, Люсьен тихо выругался.
— Чтоб тебе провалиться! Какой бес в тебя вселился?! За тобой числится немало безумных похождений, но я ни разу не слыхал, что ты погубил наивную девушку.
— Клер вовсе не наивна, — возразил Никлас. — Ей двадцать шесть лет, она настолько хорошо образованна, что может с полным правом именоваться синим чулком, и у нее уйма практичности и здравого смысла. Она согласилась жить под моей крышей по своей воле.
— В самом деле? — В глазах Люсьена зажглись зеленые огоньки — верный признак того, что он не позволит перевести разговор в другое русло. — Знаешь, если ты чувствуешь непреодолимое желание жестоко поквитаться со всем женским родом, то найди какую-нибудь стерву, которая этого заслуживает. Не губи хорошую, порядочную женщину, используя в качестве оружия ее совесть и неравнодушное сердце. Никлас с грохотом поставил свой бокал на стол.
— Черт побери, Люс, я никогда не давал тебе права читать мне нотации! Именно поэтому я всегда действовал в качестве шпиона-любителя вместо того, чтобы стать официальным членом твоей хитрой конторы.
Люсьен вскинул руку.
— Мир, Никлас, мир. Я не люблю лезть в чужие дела, но данная ситуация меня беспокоит, и мне кажется, что, кроме меня, высказаться в защиту мисс Морган попросту некому.
— Я вовсе не собираюсь причинять ей зло.
— Но ты его уже причинил! Ты же наверняка более или менее представляешь, каково это — стать предметом пересудов в небольшой деревне. Ей будет очень трудно возвратиться к своей прежней жизни.
Никлас встал и начал нервно ходить взад и вперед.
— Вот и хорошо. Она может остаться со мной.
— Как? Ты сделаешь ее своей постоянной любовницей? — потрясенно проговорил Люсьен.
— А почему бы и нет? Я мог сделать и кое-что похуже, и частенько делал.
— Если эта девушка тебе нравится, женись на ней.
— Никогда, — сказал Никлас без всякого выражения в голосе. — Я уже был женат, и одного раза хватит с меня до конца жизни.
После долгого молчания Люсьен тихо спросил:
— Знаешь, все эти годы я часто задавался вопросом: что же все-таки произошло между тобой и прекрасной Кэролайн?
Никлас резко повернулся и впился в друга свирепым взглядом. Лицо его так напряглось, что казалось, еще чуть-чуть — и по нему пойдут трещины.
— Послушай, Люс, дружба двух людей может быть долговечной. только если есть некие границы, которые никогда не переступаются. Если ты дорожишь нашей дружбой, не пытайся заниматься тем, что тебя не касается.
— Как видно, дело обстояло еще хуже, чем я предполагал. Поверь, Никлас, я очень сожалею, что все так вышло.
