поговорить со своими самыми близкими друзьями и рассказать им все. Однако пока члены ее группы пели гимн, которым всегда открывалось их собрание, Клер снедало мучительное беспокойство.
Староста Оуэн Моррис первым начал общую молитву. Когда она окончится, для членов маленького кружка наступит время поведать остальным о тех духовных радостях или испытаниях, которые они пережили за предыдущие семь дней. На сей раз у всех выдалась спокойная неделя, и Клер не заметила, как настал ее черед говорить о своем. Она встала и по очереди взглянула в каждое из пяти мужских и шести женских лиц. Лучшие методистские кружки были образцами радостного и светлого христианского братства. Когда умер отец Клер, члены ее группы помогли ей в этом испытании точно так же, как прежде она помогала им в их невзгодах. Люди, собравшиеся сегодня в этой комнате, были ее духовной семьей, теми, чьим мнением она дорожила больше всего.
Помолившись в душе о том, чтобы ее вера в них не оказалась напрасной, она начала:
— Друзья мои… братья и сестры… Я собираюсь предпринять шаг, который, как я надеюсь, принесет пользу всем жителям Пенрита. Но мои действия выйдут далеко за рамки общепринятого поведения — более того, они будут скандальными — и многие меня осудят. Я прошу только об одном: пусть среди тех, кто станет презирать меня, не будет вас.
Жена Оуэна, Маргед, самая близкая подруга Клер, ободряюще улыбнулась.
— Расскажи нам, что ты собираешься сделать. Я ни за что не поверю, что ты можешь совершить поступок, который заслужил бы паше порицание.
— Надеюсь, что ты права. — Клер опустила глаза и посмотрела на свои крепко сцепленные руки. Ее отец был горячо любим всеми методистами Южного Уэльса, и немалая часть этой любви и благоговения, которые он вселил в их сердца, перешла по наследству к Клер. Будучи дочерью преподобного Моргана, она пользовалась в местном обществе куда большим уважением и влиянием, чем ей могли бы дать ее собственные заслуги… Снова подняв голову, она сказала:
— Граф Эбердэр вернулся в усадьбу. Сегодня я ходила туда с просьбой использовать его влияние для помощи деревне.
На лице Эдит Уикс, которая всегда и обо всем имела свое особое мнение, изобразился ужас.
— Как! Ты говорила с этим человеком?! Но, дорогая моя, разве это благоразумно?
— Наверное, нет, — ответила Клер и коротко изложила суть сделки, которую заключила с графом Эбердэром. Она не стала рассказывать, что сейчас чувствует и как при встрече с нею вел себя граф; умолчала девушка и о том, что по условиям их договора она должна будет позволять ему целовать себя один раз в день. И уж тем более не решилась Клер поведать духовным братьям и сестрам, как бурно откликнулась на прикосновения Никласа ее грешная плоть. Лишенный всех этих деталей, рассказ не занял много времени.
Закончив его, Клер увидела, что друзья смотрят на нее широко раскрытыми глазами и все взгляды — одни в большей, другие в меньшей степени — выражают негодование я беспокойство.
Первой заговорила Эдит Уикс. — Ты не можешь на это пойти! — решительно отрезала она. — Это непристойно. Это тебя погубит.
— Возможно. — Клер с мольбой простерла руки к своим старым друзьям. — Но вам ли не знать, как обстоят дела на шахте? Если существует хоть малейшая надежда, что граф Эбердэр может изменить положение к лучшему, я просто обязана попытаться склонить его оказать нам помощь.
— Но не за счет же твоего доброго имени! Незапятнанная репутация — это самое ценное, что есть у женщины.
— Только по мирским понятиям, — возразила Клер. — Основной принцип нашей веры гласит, что каждый человек должен поступать так, как велит ему совесть. И его не должен останавливать страх перед тем, что подумают о нем другие.
— Это верно, — с сомнением в голосе сказала Маргед. — Но убеждена ли ты, что Господь в самом деле призвал тебя сделать это? Ты спрашивала его об этом в молитве?
— Да, убеждена, — стараясь говорить как можно увереннее, ответила Клер. Эдит нахмурилась.
— А что, если Эбердэр погубит твое доброе имя, а потом возьмет и откажется от своих обещаний? У тебя ведь нет никаких гарантий — только его слово, а этот человек, будь он хоть трижды граф, наверняка такой же ловкий лгун, как все цыгане.
— Для него судьба нашей деревни — игра, а к играм он относится весьма серьезно, — сказала Клер. — Думаю, что по-своему он человек чести.
Эдит фыркнула.
— Ну уж нет, кому-кому, а ему доверять нельзя. В детстве он был сущим чертенком! Кроме того, все мы отлично знаем, что случилось в Эбердэре четыре года назад.
Джейми Харки, который до того, как потерять ногу, служил солдатом в королевской армии, заметил в своей обычной манере, спокойной и неторопливой:
— А вот и нет. В действительности мы вовсе не знаем, что тогда приключилось. Да, слухов ходило много, но никаких обвинений против молодого Никласа так и не выдвинули. Я помню его мальчишкой — он был неплохим пареньком. — Джейми покачал головой. — Но мне все равно не по душе, что нашей Клер придется жить в господском доме. Мы-то с вами знаем ее достаточно хорошо, чтобы не сомневаться: она не собьется с правильного пути. Но другие наверняка станут болтать про нее всякие гадости и порицать ее поведение. Думаю, тебе придется туго, девочка.
Маргед взглянула на своего мужа, который работал в шахте проходчиком. Ему повезло: у него была работа, но Маргед никогда не забывала, насколько эта работа трудна и опасна.
— Было бы просто чудесно, если бы Клер смогла убедить лорда Эбердэра улучшить условия труда в шахте.
— Это точно, — согласился Хью Ллойд, молодой парень, который тоже работал на шахте — Потому что и владельцу шахты, и его управляющему наплевать на нас к чертям собачьим… — Он осекся и покраснел. — Извините меня, сестры, за нечестивое слово. Я хотел сказать — им все равно, что случится с нами, угольщиками. Им дешевле набирать новых работников взамен погибших, чем ставить новое оборудование.
— Это чистая правда, — угрюмо промолвил Оуэн — Но скажи нам, Клер: ты действительно веришь в сердце своем, что поступаешь правильно? Готовность рискнуть своим добрым именем говорит о том, что ты мужественна и благородна, но никто не вправе требовать от женщины действий, столь оскорбляющих ее скромность.
Клер снова обвела друзей взглядом, пристально всматриваясь в каждое лицо. Считая, что недостойна быть старостой группы, она отказалась занять это место, и ей никогда не приходило в голову заняться чтением проповедей. Но она была учительницей и умела завладеть вниманием аудитории.
— В те дни, когда члены нашей общины подвергались преследованиям, мой отец не раз рисковал жизнью, чтобы проповедовать слово Божие. Дважды враждебные толпы чуть не растерзали его до смерти, и шрамы от этих нападений остались на его теле до самой кончины. Если он с готовностью подвергал опасности собственную жизнь, то как же я, его дочь, могу отказаться рискнуть вещью столь незначительной и суетной, как моя репутация?
Судя по выражениям их лиц, друзья были тронуты словами Клер, однако все еще сомневались Ей же была нужна их безусловная поддержка, поэтому она постаралась придать своей речи еще большую убедительность.
— Лорд Эбердэр не делал секрета из того, что его предложения продиктованы вовсе не похотью, а всего лишь желанием отделаться от меня. Собственно говоря, он сделал ставку на то, что я откажусь, и проиграл. — Она с усилием сглотнула, после чего решила подправить правду так радикально, чтобы от нее мало что осталось. — Мне думается, — твердо сказала она, — что когда я поселюсь под одной с ним крышей, он решит взвалить на меня работу экономки или же станет использовать в качестве своего секретаря.
На озабоченных лицах членов ее кружка отразилось обличение. В работе экономки не было ничего неподобающего. Одна только Эдит продолжала гнуть свое:
— Даже место экономки не спасет тебя, если лорд вдруг положит на тебя глаз. Недаром его прозвали графом-демоном.
Решительно подавив чувство вины — она не могла не корить себя за то, что внушила своим друзьям,
