Когда ушли и остальные гости, громко распевая своими мелодичными валлийскими голосами, Никлас взял Клер за руку и с лукавым блеском в глазах потащил ее в глубь дома.
— Я хочу тебе кое-что показать. Эта штука была установлена вчера, когда тебя не было. — И он гордо ввел ее в бильярдную.
Глаза Клер округлились.
— Стол с шиферной столешницей?! — Она провела руками по зеленой поверхности и не заметила ни единой неровности, ни одного бугорка. — Он гладкий, словно крытое сукном зеркало! Это могло бы положить начало новой моде.
— Я рассчитываю продать для этой цели уйму шифера и притом по самой высокой цене. — Никлас уперся обеими руками в край стола, но не сдвинул его ни на волосок. — Bот и еще одно преимущество, о котором я раньше не думал, — этот бильярд такой тяжелый, что для того, чтобы сдвинуть его с места, понадобится сила десяти взрослых мужчин. С таким столом никакие случайные толчки не испортят удара. Кстати, столяру пришлось дополнительно укрепить его ножки и раму, чтобы они могли выдержать вес шиферной плиты.
— Может, обновим этот стол, сыграв на нем свадебную бильярдную партию? — Клер усмехнулась. — Сегодня ты наверняка выиграешь, поскольку я выпила целых два бокала шампанского, и даже мой кий с кожаной шишечкой на конце не поможет мне наносить точные удары.
Никлас хитро улыбнулся.
— Я тоже подумал о том, что нам с тобой неплохо бы сыграть — но только не в бильярд.
— Никлас, ведь сейчас середина дня! — Тщетно пытаясь сохранить на лице серьезное выражение, она обежала стол и встала с другой его стороны. — А что, если сюда кто-нибудь войдет?
— Все слуги напиваются шампанским у себя в людской. — И он решительно направился в се сторону. — И какое нам дело до того, что сейчас день? Разве ты забыла, что когда мы ехали из Пенрита, то это тоже было днем? И три дня назад, на сеновале. И…
— Но тогда это просто получалось само собой, а не было задумано заранее, как сейчас. — Голос се звучал чопорно и строго, но поза… Клер, наклонясь, положила сдвинутые локти на бортик стола так, чтобы он мог лицезреть все то, что открывал глубокий вырез ее платья.
Он вскинул черные брови, конечно, копируя Мефистофеля.
— Как? Ты утверждаешь, что в тех двух случаях действовала без заранее обдуманного плана? Тогда зачем ты по приставной лестнице залезла вслед за мною на сеновал и схватила меня рукой за… э… хм?
Она, смеясь, перебила его:
— Умоляю вас, милорд, неужели вам обязательно нужно напоминать о моей прискорбной женской слабости?
— Я предпочитаю думать о том, какая ты покорная, услужливая жена, моя прелесть. — И он стал медленно обходить стол, как кот, выслеживающий мышь. — Мне просто необходимо стереть из памяти ту последнюю партию, что мы сыграли в Лондоне, иначе я никогда больше не смогу подойти к бильярдному столу.
Глаза Клер засверкали. Возможно, все дело было в том, что она выпила не два бокала шампанского, а три или четыре?
— Ну что же, в таком случае, — промурлыкала она, — мы должны воспроизвести все обстоятельства той игры, по, разумеется, кое-что изменить.
Грациозно присев на край стула, она приподняла подол своего свадебного платья и сбросила с ноги одну лайковую туфельку. Затем подняла ногу и неторопливо стянула с нее чулок, нарочно показав ему на мгновение внутреннюю часть бедра. Это было очень похоже на то, что она проделывала в Лондоне, только на сей раз игра окончится совсем по-иному. При мысли об этом ее медленно объял жар желания. Она кинула снятый чулок Никласу.
— Теперь ваша очередь, милорд муж.
Он поймал одной рукой тончайший шелковый чулок и вдохнул его аромат.
— Пьянящее благоухание сирени и тела моей Клер. — Не спуская с нес своего завораживающего взгляда, он стянул с себя фрак, поведя мускулистыми плечами.
Они поочередно снимали с себя один предмет одежды за другим, не притрагиваясь друг к другу и только обмениваясь страстными взглядами. Это походило на некий экзотический танец, чувственный и безумно эротичный.
Когда очередь дошла до ее корсета. Клер медленно подошла к Никласу и повернулась спиной, чтобы он распустил шнуровку. Для человека, чьи движения всегда были точными и уверенными, он возился с этим простым делом очень долго и неуклюже, и его руки как бы сами собой касались изгибов, весьма далеких от шнурков и петель.
В конце концов корсет упал на пол, и Никлас притянул Клер к себе, с наслаждением лаская ее грудь. Блаженно вздохнув, она прислонилась спиной к его груди, нежась в его крепких объятиях. Упершийся в ее ягодицы твердый выступ плоти яснее ясного говорил о том, что он уже полностью возбужден, как и она сама. Но Клер взяла себя в руки, призвав па помощь все свое учительское самообладание, и ловко выскользнула из его объятий, зная, что промедление только еще больше раздует пламя страсти.
Никлас снял с себя все, обнажив свое готовое к бою мужское естество. Теперь из всей их одежды оставалась только ее нижняя сорочка. Продолжая тянуть время. Клер неспешно развязала тесьму, стягивающую ее ворот и, соблазнительно навиваясь всем телом, медленно стянула рубашку через голову.
Никлас нетерпеливо бросился к ней, но Клер вытянула руку, делая ему знак остановиться, после чего подтянулась и села на край стола, непринужденно скрестив ноги. Затем выдернула из волос шпильки и тряхнула освободившейся копной, так что та, струясь, упала на ее спину и грудь, словно полотнище блестящего темного шелка.
На Никласа это подействовало как разорвавшаяся бомба. Он вихрем бросился к ней, повалил спиной на зеленое сукно, и они завершили то, от чего с такой мукой отказались тогда, в Лондоне. За последнюю неделю их тела до мелочей подстроились друг к другу, и теперь их слияние было нежным, игривым и неистовым.
Потом, когда они, утолив свою страсть, лежали в объятиях друг друга, он прошептал:
— Все-таки близкие отношения лучше начинать до брака. Это делает день свадьбы гораздо приятнее.
— Это опасная идея, подрывающая общественные устои. А мужчина, ее высказывающий, рискует прослыть прожженным развратником. — Клер тихо рассмеялась. — Знаешь, тогда, в самом начале, ты был прав, когда сказал, что если я проиграю, то мы выиграем оба.
Он зарылся пальцами в ее спутанные волосы.
— А по-моему, у нас с тобой получилась ничья благодаря твоему здравому руководству. Мы оба выиграли, и никто не остался в проигрыше.
Кроме Никласа, который потерял свою холостяцкую свободу, но раз уж его самого это, похоже, не удручает, она не станет напоминать ему об утрате.
— Игровая поверхность у нового стола замечательная, — лениво протянула Клер. — Но думаю, что его надо сделать тяжелее — от нашей возни он наверняка отъедет фута на два. — Она снова перешла на тон строгой школьной учительницы. — И еще: сукно не может скрыть того, что шифер гораздо сильнее холодит тело, чем дерево.
Он легко, как перышко, поднял ее и посадил верхом на себя.
— Ну как, теперь тебе достаточно тепло?
— Ммм… да.
Когда они занялись любовью, между ними вдруг снова возникла та высшая степень близости, что и в ту ночь, когда приехал Люсьен, а сердце Клер так переполнилось, что она не смогла больше молчать. Глядя в черные глаза Никласа, она проговорила с чуть заметной грустью:
— Ты не рассердишься, если я скажу, что люблю тебя? Думаю, я полюбила тебя сразу, как только увидела в первый раз. Мне тогда было то ли пять, то ли шесть лет. Была весна, и ты явился в наш коттедж в поисках моего отца. Ты приехал на оседланном пегом пони и показался мне самым прекрасным существом па свете. В тот раз ты даже не заметил моего присутствия.
