– О Господи, спасибо. Кажется, я поняла! Да, я знаю ее секрет.
– Это?.. – Он вопросительно взглянул на нее.
– Если я скажу тебе, то это уже не будет секрет.
– Может, я смогу уговорить тебя? – Он внезапно набросился на нее, целуя и лаская, то что-то мурлыкая около ее груди, то грозно рыча. – Скажи мне, или я доведу тебя до безумия.
– Я тебе доведу! – Смеясь, она перевернула его на спину и прижала к постели руками и коленями, прежде чем, покусывая его тело, спуститься ниже. Смех сблизил их еще крепче. Шутка испарилась, превратившись в горячее желание.
Испытав полное наслаждение, она, тяжело дыша, лежала в его руках. «Не думай, что скоро все это закончится, помни, что у тебя есть еще целых две недели!»
После небольшого отдыха Кензи поцеловал ее в висок. Затем встал с постели и начал одеваться.
– Самое время вернуться в свой номер.
Она тоже неохотно поднялась и потянулась к махровому халатику.
– Я внесла несколько изменений в твои последние сцены. Сегодня же напечатаю и дам тебе. – После того как он кивнул, она спросила: – При твоей дислексии тебе не трудно выучить новые диалоги?
Его руки замерли на ремне.
– Что, прости?
– У тебя ведь дислексия, правда? Я всегда это знала. Он резко затянул ремень, кожа угрожающе затрещала.
– С чего ты взяла?
– Ты путаешь право и лево, вперед и назад, у тебя трудности с чтением, и твоя орфография оставляет желать лучшего. – Она беспокойно смотрела на него. – Или я ошиблась с дислексией, или это одна из тем, которые ты не хочешь обсуждать?
Его выражение стало менее напряженным.
– И то и другое. Я думал, что сделал все, чтобы преодолеть свои недостатки. Кто-то еще знает?
– Не думаю. Ты это умело скрываешь. Просто я ближе всех, потому и заметила. – Она все узнала о нем за три с лишним года совместной жизни.
Он подошел к окну и молча стоял, засунув руки в задние карманы брюк.
– Когда я был ребенком, то был безнадежен… Возможно, отставал в развитии. И долго не хотел разговаривать.
Спокойные слова остудили ее. Хотя она поняла, что он давно страдал дислексией, она не представляла, насколько сильно повлияли на него условия его жизни.
– Англия – цивилизованная страна, и дислексия давно изучена. Почему тебе не поставили этот диагноз, когда ты поступил в школу?
Он пожал плечами:
– Англичане предпочитают не навешивать ярлыков на детей. К тому же существовали еще… и другие обстоятельства.
Если ребенок растет в обычной семье, то почему детский мозг развивается иначе, чем у других? Неудивительно, что он был напрочь лишен высокомерия. Но его всегда отличали сдержанность и отсутствие заносчивости не потому, что он был «английским джентльменом», а оттого, что трудно быть надменным, когда столько лет к тебе относились как к глупцу.
– Опытный учитель понял бы, в чем дело.
– Да. К счастью, напряженная работа помогла мне исправить дефекты. Но не совсем, конечно.
И он все годы страдал от этого, с горечью подумала она.
– Этому способствовала твоя профессия. У тебя феноменальная память, не говоря уже об абсолютном слухе на акцент. И твоя дисциплинированность. Мне не часто приходилось встречать столь хорошо подготовленных актеров, и я подозреваю, что существовал иной способ компенсации.
Он кивнул, по-прежнему глядя в окно.
– Удивительно, как одному человеку удается открыть то, что другой не менее искусно скрывает?
– Дислексия не такая уж редкая проблема, Кен. Несколько моих друзей страдают ею в разной степени. Я сама порой замечаю нечто похожее за собой. Это кажется…
– Я рад, что для тебя это не проблема, – перебил он. Но для него, очевидно, это было иначе.
– О'кей. Вопрос закрыт. Не будем больше говорить об этом.
– Благодарю. – Он отвернулся от окна. – И предпочитаю, чтобы это не стало достоянием общественности.
Она старалась перевести все в шутку.
– Если бы я рассказала журналистам, что Кензи Скотт занимается любовью с тремя женщинами и ангорской козой, это было бы достойной новостью, но предание гласности его дефектов вряд ли кого-то заинтересует.
– Если ты собираешься поделиться своими соображениями с репортерами, начни с оргий. Это куда интересней. – Он вышел из комнаты, закрыв дверь с подчеркнутой тщательностью.