Двое мужчин смотрели друг на друга. Жизнь Рандалла висела на волоске. Мустафа спрятал оружие в ножны.
– Иди! Не хочу марать клинок кровью неверного.
Сцена кончалась наездом на измученное лицо Рандалла, показывая победу, за которую он заплатил цену, равную поражению.
– Снято. В печать. Оба молодцы, – проговорила негромко Рейни, дабы не нарушить атмосферу. – Еще один эпизод, а потом снимем крупные планы.
Кензи не двигался с места. Слова и эмоции переполняли его. Любовь и ненависть. Антагонизм и жалость. Отвращение… и желание. Кульминационные и самые трудные сцены для него и Шарифа. Нет, подумал он с сожалением и произнес вслух:
– Нет. Это слабо.
Рейни вздрогнула.
– Мне кажется, вы оба сыграли очень хорошо. Но нет предела для совершенства. Что ты предлагаешь?
Он потер лоб, невольно стирая грим. Господи, почему он делает это?
– Заставлять Рандалла просить… слишком банально. Сразу вспоминаются посредственные фильмы тридцатых годов. Между ними должно происходить… нечто большее. Более острый конфликт. Ставки выше. Уязвимость…
– Но в книге эта сцена написана именно так и передает то время, – отвечала Рейни. – Что нужно сделать, чтобы это было выразительнее?
Кензи старался ходить, насколько позволяла цепь на левом запястье.
– Нужно показать противоречивые чувства Рандалла. Мустафа заставляет его признать, что он был увлечен своим тюремщиком. Этот примерный британский офицер испытывает недозволенную, темную страсть… получая невольное удовлетворение от того, что делали с ним. – Не в этом ли смысл всей истории? Рандалл не может признать, что пусть менее чем на сто процентов, но он был гомосексуалистом в течение нескольких минут.
– Да, таков Рандалл, – согласилась Рейн. – Но как ты думаешь это сыграть?
– Мустафа не должен требовать, чтобы англичанин умолял его о свободе, – медленно начал Кензи, чувствуя, как кровь стучит в висках. – Пусть Мустафа пообещает освободить Рандалла, если тот признается, что любит его.
– Да! – с радостью воскликнул Шариф. – Я упиваюсь своим могуществом, унижая английского офицера, и вместе с тем не хочу потерять его. Я не могу убить его, и даже держать в плену против его воли мучительно для меня. Я предлагаю ему сделку – я позволю ему вернуться в его холодную далекую страну, если он признает ту правду, что лежит между нами.
– Отлично, – одобрил Кензи. – Глубоко, сложно и драматично. Как и их отношения. – Рейни поймала его взгляд, и ей показалось, что речь шла о нем, а не о его персонаже.
Он отвернулся.
– Шариф, давай поимпровизируем? – Он обычно избегал экспромтов, так как не был уверен, что сможет найти правильные слова, но этот характер и эту дилемму он чувствовал, как свою собственную.
Шариф согласился, и Рейни позволила им попробовать. Вместо сердитых угроз Мустафа выбрал вкрадчивый ровный тон, и его полный страдания голос открывал гораздо больше, чем он был намерен сказать. Рандалл отступил, насколько позволяла цепь, тщетно стараясь избежать выполнения отчаянного требования. Ему невыносимо было признаться в том, что хотел услышать Мустафа. Даже если он станет отрицать запретную, отвратительную склонность в себе, ему уже никогда не забыть об этом.
Он закрыл глаза, представив Сару. Якорь, удерживающий его на этой земле, его чистый ангел, который помогал ему своим здравомыслием. Ради нее и его семьи он готов произнести слова, которые хотел услышать Мустафа. Что такое маленькая уступка, если она подарит ему свободу?
Он закрыл глаза и сказал:
– Я… люблю тебя. – Он говорил эти слова своему врагу, благородному, любимому и ненавистному врагу, слова, которые тот хотел услышать. Но он произнес это признание и самому себе, не делая никакой разницы между собой и своим героем.
И это существенно меняло дело.
Наступила мертвая тишина. Потом послышался тихий голос Рейн:
– Снято.
И вдруг все кругом зааплодировали. То было общее одобрение, которому рад каждый актер, но только не в этот раз. Кензи, совершенно обессиленный, прислонился к столбу. Сполз на ковер и спрятал лицо в ладонях.
Распятый своей музой.
Глава 27
Сегодня пришла очередь Рейни платить по долгам. Ей предстояло сыграть большую любовную сцену с Кензи перед объективом безжалостной камеры. С бешено колотящимся сердцем она прошла в свою гримерную. Длинные викторианские юбки поднимали пыль с бетонного пола.
– Я не очень отвлеку тебя, если прочитаю кое-что из твоей почты? – спросила Вэл из-за стола в углу.
– Есть что-то интересное?
– Да нет… Из недельного отчета твоего детектива можно понять, что все сходится на администраторе
