Его друзья, объединившись, встали на его защиту. Рейн, всегда честная и принципиальная, врала почем зря, разговаривая по телефону.
Организовала перелет. Джош, небритый и запыхавшийся, примчался в аэропорт с его багажом.
Казалось, все это происходило с кем-то другим. А вот стычка с Найджелом Стоуном – другое дело. Момент, когда репортер разрушил хрупкую иллюзию по имени Кензи Скотт, накрепко врезался в память, опаляя ум и душу.
Поморщившись, он потер лоб. Рейни заставила его выпить какие-то таблетки, он послушался, а теперь жалел об этом. После лекарств он всегда чувствовал себя разбитым и заторможенным.
– Ну что, очухался? – тихо прозвучал голос Рейн.
– Только потому, что нет другого выхода.
Он вытянул ноги и спрятал лицо в ладонях. Без пиджака и галстука, но в черных брюках и сорочке он походил на Джеймса Бонда после крутой попойки.
Рейн устроилась в кресле с книгой на коленях. Она сменила строгий костюм на свободные шелковые брюки и легкий свитер. Но тени под глазами выдавали ее душевное состояние.
Он поднялся и пошел к бару в главном салоне. Этот чертов самолет как две капли воды похож на тот, на котором они летели домой после съемок в «Пурпурном цветке». Летели навстречу своему счастью. Ирония судьбы, которую трудно не заметить.
Он налил в стакан тройную порцию виски, не добавив ни капли содовой.
Подойдя к нему, Рейн осторожно заметила:
– Алкоголь – не лучший выбор после приема транквилизаторов.
Он отхлебнул добрую треть виски.
– Честно говоря, мне на это наплевать.
Она вздохнула.
– Остается надеяться, что со временем это пройдет.
Он уселся в широкое кожаное кресло. Черт возьми, куда ехать после посадки? И где они сейчас? За иллюминатором было светло, но, поскольку они летели на запад, вслед за солнцем, это ни о чем не говорило.
– Где мы?
– В часе полета до Нью-Йорка. – Она села напротив. – Я сказала пилоту, чтобы вместо Лос-Анджелеса он летел в Нью-Мексико. Думаю, Сибола – более подходящее место, чем Калифорния.
Он поднял на нее глаза. Да она просто гений! Уединенное ранчо оставалось единственным светлым пятном посреди всего того мрака, который обрушился на него. Местом, где он может укрыться от остального мира.
Он снова отхлебнул виски. Алкоголь – самый древний способ отвлечься. И хотя он издавна пользуется дурной славой, мудрость и рассудительность лучше оставить на потом.
– Твоя сдержанность достойна восхищения, – бросил он.
– Я решила, что ты сам расскажешь обо всем, когда придет время. Если захочешь… – Она замялась, потом медленно проговорила: – Единственное, что мне пришло в голову: человек может пойти на такое, чтобы не умереть с голоду. Многие подростки так поступают. Счастливчикам удается выпутаться.
Прикрыв глаза, он с холодной отстраненностью перебирал в уме чудовищные подробности своего детства, будто это касалось кого-то другого. Так легче рассказать правду, а Рейни заслуживает этого.
Неплохое предположение, но более милосердное, чем я заслуживаю. Я занимался именно тем, в чем обвинил меня Найджел Скотт, – проституцией.
После продолжительного молчания она спросила:
– Долго?
– Пять лет. С семи до двенадцати.
Она чуть не задохнулась.
– О Господи! Это не проституция, а растление малолетних! Как такое могло случиться?
– Моя мать родилась в Шотландии, в какой-то глухомани. Лет в семнадцать она сбежала в Лондон. Вероятно, она уже была беременна, а может, это произошло позже, я мало
что знаю о ней.
– А кто твой отец?
– Не имею ни малейшего понятия.
Она горько усмехнулась:
– Это нас сближает.
– Да, нам обоим досталось…
Он замолчал. Допив стакан, он направился к бару, но на этот раз добавил в виски лед.
Когда он снова сел, Рейн робко заметила:
– Я никогда не видела, чтобы ты столько пил.
