верой в силу индивидуума. Одним из краеугольных камней в основе мировоззрения Уайльда и Киплинга был очерк Эмерсона «Об уверенности в своих силах» (1844). См.: Соч. Эмерсона, т. 1. Изд. «Нового журнала иностранной литературы». СПб., 1902.
О Боже, дай мне сил глядеть без омерзенья на сердца моего и плоти наготу (фр.).
Стр. 301.О боже! Дай мне сил глядеть без омерзенья на сердца моего и плоти наготу. — Шарль Бодлер. Путешествие на Киферу, пер. И. Лихачева.
Стр. 302. …он был презрен и умален… — Из библейской книги пророка Исайи, гл. 53, стих 3.
Стр. 303. …сон какого-то поэта, подобного Вергилию… — Сон, описанный Вергилием в четвертой эклоге.
«Столько был обезображен паче всякого человека… — из библейской книги пророка Исайи, гл. 52, стих 14.
…истина в Искусстве, как я уже говорил… — Уайльд формулирует идею, общую для того направления в искусстве, литературе и критике, которое было возглавлено так называемым «Прерафаэлитским братством». На страницах своего периодического органа «Герма. Мысли о природе в поэзии, литературе и искусстве» (1850) они объявили упадочным все послерафаэлевское искусство. Полемически их позиция была направлена против буржуазии, выдвинувшейся в эпоху Возрождения.
…отзвук сострадания в русских романах… — В трактате «Душа человека при социализме» Уайльд писал: «Некоторые русские художники проявили себя в искусстве творчеством средневекового характера, потому что доминирующая нота в нем — совершенствование человека путем страданий» (Оскар Уайльд. Полн. собр. соч., т. II. СПб., 1912, с. 339). Еще в 1881 г. молодой Уайльд написал пьесу, действие которой происходит в России: «Вера, или Нигилисты». В пьесе участвуют царь Иван, генерал Котемкин, дочь трактирщика Вера Сабурова, «вождь нигилистов» Чернавич и др. При всей незрелости и надуманности этой драмы, по некоторым деталям видно, что многое Уайльд узнал о России из первых рук, от русских, живших за границей. В одном из критических образов, которым Уайльд был занят как штатный рецензент, он дал характеристику Тургеневу, Толстому и Достоевскому (1887). В числе первых на Западе Уайльд высоко оценил русских писателей. В Достоевском он находил много себе родственного. «И на каторге Уайльд вспоминал Достоевского, ему было отрадно вспоминать русского художника и его «религию страдания» (Н. Я. Абрамович. Религия красоты и страдания. О. Уайльд и Достоевский. СПб., «Посев», 1909, с. 9). На это в исповеди Уайльда прямых указаний нет, однако с рассуждениями из исповеди перекликается его отзыв об «Униженных и оскорбленных»: «Достоевский знал жизнь в ее наиболее действительных формах; бедность и страдание, боль и унижение, тюрьма, ссылка и любовь, все это открылось ему… Эта нота личного чувства, эта резкая реальность действительного опыта, без сомнения, придает его книге особую трепетность и ужасную страстность, но не делает ее эгоистической; мы видим вещи со всех точек зрения, и мы чувствуем, что не только произведение наполнено реальностью, но и сама реальность становится идеальной, творческой. Беспощадный, хотя вместе с тем по методу своему художник, он, как человек, полон человеческого сострадания ко всем: и к тем, кто вершит зло, и к тем, кто страдает от него» (опубликовано в газете «Пэлл-Мэлл», май 1887).
Стр. 304. …всякой красоте присуща некая необычность соотношений… — Фрэнсис Бэкон. Опыты. О красоте. Соч. М., «Мысль», 1972, т. 2, с. 450–451.
…дышит, где хочет… — из Евангелия от Иоанна, гл. II, стих 8.
…отлит из одного воображенья — Шекспир. Сон в летнюю ночь, т. V, сц. 1.
В «Дориане Грее» я говорил… — См.: «Портрет Дориана Грея», гл. II.
