Белка в мгновение ока была на вершине сосны. В глазах ее муть, в прыжках — растерянность. Но хищник не ловит белку, а гонит дальше. Белку охватывает дикий страх, второпях она прыгает на ветку соседнего дерева, срывается и падает в снег. А соболь уже там. Снова белка спешит на вершину сосны. В цепких лапках уже нет той ловкости, словно притупились коготки, не стал пружинить хвост. А соболь гонится, торопит, не дает передышки. Еще один неудачный прыжок, падение, писк — и она в зубах хищника.
Не часто так легко дается соболю добыча. Половину съел, половину оставил про запас. Соболь знал: голод ненадолго покинул его. Зимою черные дни, как тень, преследуют всякого. И хищник острым взглядом осмотрел местность. За колодой он увидел глубокую вмятину в снегу, чего лучше — спрятать в ней остатки вечерней трапезы. Но вдруг остановился, пораженный неожиданностью, даже выронил добычу. Понять не мог, откуда это набросило противным запахом? Он подполз к вмятине, обнюхал ее — медвежий след. Не слыхано было, чтобы зимою по Бэюн-Куту бродил косолапый…
…Тяжелой поступью медведь Бургу перешел ложок и прямехонько потянул на юг. Он нигде не задержался, не прилег, уходил все дальше и дальше, в глубь бора. Соболь бежал его следом.
В бору уже ночь, но зверек неплохо видел в темноте. Ему вспомнилось, что где-то недалеко впереди видел он осенью свежую берлогу, значит, к ней идет Бургу, и соболь пожалел, что раньше не догадался, столько времени потратил зря. Он хотел повернуть назад, к остаткам вечерней трапезы, как на него пахнул запах крови и свежего медвежьего мяса.
Соболь растерялся. Неужели Бургу погиб? Как могло такое случиться? Ведь сильнее его никого не было в бору. Соболь еще потянул носом — действительно пахло мясом. Зверек взобрался на пень и посмотрел вперед. Снег взбит и окровавлен. На дне глубокой ямы бесформенные куски медвежьего мяса.
Что это — на мясе бурая шерсть? Но Бургу всегда носил черную шубу. Соболь обнюхал куски мяса — нет, это не Бургу… Вот и чело берлоги. Зверек просунул в него морду и сразу отскочил — из берлоги несло слежавшейся подстилкой и душным медвежьим запахом. Значит, в ней лежал тот самый медведь, которого убил Бургу.
И соболь стал разбираться в следах…
…Бургу пришел к чужой берлоге прямехонько, видно, знал, где она. Берлога оказалась занятой. Он разворотил чело — входное отверстие, растревожил спящего медведя и долго выманивал его наружу. Когда тот вылез, между медведями произошла смертельная схватка. Все свидетели этого побоища считали, что Бургу решил захватить берлогу.
Но Бургу, покончив с противником, не воспользовался его теплым убежищем и ушел дальше по тайге в холод и снег.
Да… Не оправился медведь вовремя от волчьих укусов. Не просто оказалось залечить раны. Ему пришлось покинуть излюбленные места на горах и переселиться в тайгу. Там было меньше гнуса. Лечился испытанным средством — языком да слюной. Питался больше троелистом. В знойные дни медведь уходил к болотам и, чтобы заглушить боль, подолгу валялся в грязи. Раны от волчьих зубов плохо заживали. А время быстро бежало, бежало навстречу великому перелому.
Неладно получилось в тот год с Бургу. Все его собратья успели накопить жиру, одеться потеплее и вырыть берлогу. Да разве только медведи приготовились к Зиме? Даже невзрачный бурундук и тот натаскал себе в нору ягод, орехов, корешков, — хватит ему до весны. Или взять барсука, как он раздобрел — еле ходит. Но, пока все жители бора усиленно отъедались, запасались кормом, устраивали жилища, Бургу болел. Так и остался он в зиму ходить в полуоблезлой шубе. И хотя к этому времени раны залечил, но жиру для зимовки не накопил. А без жиру как зарываться на зиму в землю? Не вырыл берлогу, вот и шатается, как шальной, по бору. Непривычна ему белизна, холод, сам не знает, что с ним творится, а тут, как на грех, выпавший снег прикрыл ягодные поляны, стланик, где он собирал орехи, и теперь, ко всему прочему, он стал голодать. И вот вспомнилось ему, что еще осенью он видел на краю бора вырытую кем-то берлогу. По тому, как она была сделана, по ее размерам Бургу догадался, что зимовать в ней будет молодой медведь.
Вышел Бургу на бугорок, огляделся и потянул свой след прямехонько к берлоге, словно шнуром отбил. Ходить-то по тайге он умел.
Хозяин не захотел уступить свое теплое жилье. Кому охота зимовать под открытым небом? Но Бургу настоял на своем, вытащил медведя, а сил-то прежних нет у Бургу, не смог одним приемом покончить с ним, ну и пошла битва.
Затрещал лес, взвихрился под лапами снег, застонала от звериного рева тайга. Кто видел страшную схватку медведей, того уж ничем не удивишь. Сколько злобы, сколько свирепости живет в этом, с виду добродушном, звере. И какая страшная сила таится в его огромной пасти!
Как всякая борьба, так и эта должна была иметь конец. Бургу с большим трудом одолел хозяина берлоги, разорвал добычу на куски, наелся до отвала, но в берлогу не залег, словно понимая, что без накопленного жира ему в берлоге не прозимовать.
Гонит, гонит его какая-то неведомая сила дальше и дальше по тайге.
Вместе со снегопадом нагрянул мороз. Бургу тянул по тайге свой след сплошной глубокой бороздою. Ноги оказались короткими, не приспособленными к ходьбе по снегу. Шел он бесцельно, шел, потому что мороз не давал прилечь. Теперь все для него в родном бору было чужим, ведь о зиме медведь имел смутное представление. Он прилег на снег, и, как всегда после сытного ужина, его потянуло ко сну. Но вдруг кто-то большой ущипнул его за ухо, за нос. Медведь открыл глаза и удивился: поблизости никого не было. Он подобрал под себя босые лапы, свернулся в клубок, хотя раньше никогда так не спал, и уже начал дремать, как опять, но теперь кто-то прошелся по спине чем-то острым.
Бургу вскочил, и, как ни осматривался по сторонам, снова никого поблизости не оказалось. Тогда он решил уйти с этого беспокойного места.
В холодном бору все спало, и только одинокие шаги медведя по мягкому снегу нарушали покой зимней ночи да хозяйничал мороз. Ух, как он рассвирепел! Всех позагнал по своим местам и, конечно, не мог не заметить медведя, бесцельно шатающегося по пустому бору.
Пошел снег. Мокрая шерсть на звере начала леденеть, по телу побежали холодные мурашки, и пришло самое страшное — у Бургу начали мерзнуть лапы. У лисы, у зайца или росомахи на лапах между пальцев вырастает зимою длинная шерсть, она утепляет ступни, а у медведя ничего подобного нет, лапа снизу голая. Одно спасение — прилечь, подложить лапы под себя и согреть, но мороз пробирался под шерсть, — и медведь шел дальше сквозь ночь, все больше слабея.
И вот утро. Как только выкроились лохматые контуры сосен и в чаще поредел мрак, старый ворон покинул ночлег. Поднявшись высоко над бором, он увидел медвежий след.
— Карра… карра…
Теперь только догнать его, а там все пойдет как надо.
Наконец впереди на мари показалось темное пятно. Далеко еще не долетев до него, старый ворон узнал Бургу. Он стал кружиться над медведем, каркать. Тот злобно покосился на черную птицу и свернул с открытой мари в лес. А ворон помахал ему щербатыми крыльями, как бы обещая скоро вернуться, и улетел.
Теперь надо было торопиться разыскать Одноглазую.
Старый ворон облетел предгорье, побывал над озером — и все напрасно.
Он хорошо знал местность, а тем более Большой холм с единственной сосною, с которой он не раз выслеживал живую добычу для волчьей стаи. Скоро холм высунулся снежной шапкой из-за темных сосен. Ворон облетел его, осмотрел прилегающую к холму тайгу, спустился даже под кроны деревьев, но поблизости не оказалось ни единого живого существа.
Старый ворон вернулся к холму, уселся на вершине сосны. Ему все было видно на огромном пространстве, покрытом снежной белизной. И вдруг у подножия холма от чьего-то прикосновения вздрогнула сосенка. Кто это там так неосторожно ходит? Ворону все надо знать, и он, распластав по воздуху зубчатые крылья, спланировал туда.
— Карра-ка-ка!.. — закричал старый ворон, увидав затаившихся в снегу Одноглазую и Меченого. Волчица сморщила нос, показала черной птице зубы, дескать — молчи, иначе сорвешь охоту.
