Длительная пауза, во время которой Маке барабанит пальцами по столу. У него такой вид, словно он что-то глубоко обдумывает. Появляется новый посетитель, Таке; он подходит к столику друзей.
Таке. Добрый вечер.
Лаке и Маке. Добрый вечер.
Таке. Ну и трепач же ты, дружище Лаке! Заставил меня потерять целую ночь. Я сидел и ждал тебя до рассвета, как идиот, у Космана.
Лаке. Прошу тебя, извини. Я никак не мог, просто падал от усталости. Мне необходимо было отдохнуть как следует ночью. Я лег спать в восемь часов.
Маке
Лаке. Вот видишь? Это его недостаток — он скотина! Да еще грубый… и не умеет себя вести!
ФАЙВ-О-КЛОК
Файв-о-клок по-английски пять часов дня. В великосветском обществе каждая дама назначает определенный день (jour fixe), когда она принимает гостей и потчует их чашкой чая в пять часов дня. Поэтому в высшем свете говорят еще и «five o’clock tea», то есть пятичасовой чай. Дамы из высшего круга обычно публикуют в хронике Клаймора свой приемный день к сведению многочисленных знакомых и друзей. Например, в газете «L’indépendance Roumaine»[110] напечатано:
«Madame Esméralde Piscopesco five o'clock tea tous les jeudis» [111].
«Сегодня как раз четверг, — подумал я, — схожу-ка я к мадам Пископеско».
Лакей во фраке и белых перчатках ввел меня в роскошный салон богатого особняка Пископеско. Однако там никого не оказалось. Неожиданно я услышал голоса в глубине салона. Ах вот что, это разговаривают в маленькой интимной гостиной, отделанной в стиле Людовика XV. Два женских голоса щебечут наперебой, напоминая чириканье воробьев. Направляюсь туда и застаю мадам Мэндику Пископеско со своей сестрой, мадам Тинкуца Попеску. Госпожа Мэндика встречает меня со своей обычной грацией и приглашает принять участие в беседе. Признаюсь, я всегда питал слабость к тому, что французы называют la causerie [112], и поэтому охотно посещаю светское общество. Иными словами, мне нравится беседовать с дамами высшего света. Я нахожу в этих беседах гораздо больше прелести, чем в мужских разговорах. Женщины умеют сказать тысячу пустяков с такой грацией, что это выглядит куда более интересным, чем серьезные мужские разглагольствования. Простой цветочек, ленточка, еле уловимый нюанс в тоне или любой пустяк, облагороженный проницательным женским умом и произнесенный с тем необыкновенным изяществом и с теми нежными голосовыми модуляциями, которые свойственны одним лишь женщинам, да еще при этом сопровождающийся прелестной игрой глаз, приобретают для меня невыразимое очарование. Обо всем этом я думал, входя в салон мадам Пископеско. Мне предстояло провести здесь восхитительные минуты.
Я. Вы разрешите, мадам Пископеско…
Мэндика. Вы пришли как раз вовремя…
Тинкуца. Вы были в…?
Мэндика. Замолчи!.. Дай мне сказать… Вы были вчера вечером в цирке?
Я. Да, был.
Тинкуца. Кто еще…
Мэндика. Да замолчи ты, бога ради!
Я. Вашу сестру?
Мэндика. Нет… Мицу Потропопеску, ту молоденькую, знаете?
Я. Да; она была в ложе напротив…
Мэндика
Тинкуца
Мэндика. Молчи!..
Я
Мэндика
Я. Да…
Мэндика
Я. Кажется…
Мэндика. С лентами вье-роз?[114]
Тинкуца. Погоди, увидим…
Мэндика
Тинкуца. Нет, позволь уж и мне спросить! Почему только ты можешь задавать вопросы?
Мэндика
Я
Мэндика. Разве она не была с Хараламбиной?
Я
Тинкуца. Со своей мамашей.
Я. С мамашей?..
Мэндика. Такая маленькая, уродливая старушонка, похожая на сморщенное яблоко, да к тому же еще и расфуфыренная…
Я
Тинкуца. С крашеными рыжими волосами.
Я. Да, да…
Тинкуца
Мэндика. Что именно?.. Будто ее мать ничего не знает!
Я. В ложу?
Тинкуца. Митикэ не приходил?
Я. Какой Митикэ?