4–я бронетанковая, приданная в настоящий момент 8 корпусу, должны были прикрывать огнем 35–ю дивизию 3–го корпуса, а последний, поддержав эту дивизию на начальном этапе сражения, затем бы последовал за 4–й бронетанковой к месту ее новой дислокации.
Несмотря на все взлелеянные нами надежды, атакующим колоннам удалось продвинуться в тот день на глубину не более трех километров, если не считать успехов штурмовой бригады «Б» 4–й дивизии, действовавшей в тандеме со 101–й воздушно—десантной и добравшейся до лесного массива к западу от Новилля.
Теперь вспомним, что высшее начальство требовало поднять армию в атаку не далее как 8 января. В 10.30 10–го, то есть спустя два дня, я получил распоряжение вывести из наступления одну танковую дивизию и оставить ее в резерве к югу от Люксембурга на случай возможного прорыва неприятеля на этом направлении. Два эти примера, к которым персонально Брэдли не имел никакого отношения, лишний раз доказывают, сколь неразумными могут оказаться решения, принимаемые военачальниками, находящимися слишком далеко от места проведения операции.
Получив приказ о переводе одной из частей в резерв, мы вместе с генералом Брэдли поехали в Арлон, где обсудили ситуацию с командованием корпусов, из состава которых пришлось взять требуемую дивизию. Единственной подходившей для выполнения поставленной задачи являлась 4–я бронетанковая — в тот момент в активных боевых действиях принимала участие только одна штурмовая бригада из ее состава. Два командира корпусов, я и командиры 4–й бронетанковой, 6–й бронетанковой и 101–й воздушно—десантной собрались в штаб—квартире 101–й дивизии в Бастони. Принимая во внимание увеличение концентрации войск неприятеля, мы пришли к решению сосредоточить на одном участке силы 6–й бронетанковой и 101–й дивизии одновременно с отводом частей 4–й бронетанковой.
Данный эпизод — еще один пример того, как легко было оперировать частями Третьей армии, при условии, что командиры не пугались передовой, поскольку только находясь там, можно понять, что же происходит в действительности. Приказ о передислокации дивизии мы получили в 10.30, и еще до наступления темноты две штурмовые бригады 4–й бронетанковой направились через Арлон в Люксембург. Предполагаемого прорыва неприятеля, ради которого и затевалась перестановка, так и не случилось.
На обратном пути в штаб—квартиру я нанес визиты в 35, 90 и 26–ю дивизии с целью предупредить их, что, когда на левом фланге продвижение будет приостановлено, им надлежит продолжать наступление. Это нас всех устраивало, так как ребята уже изрядно продвинулись в тот день и были готовы развивать успех. Когда я прибыл в штаб—квартиру, до меня довели новый слух: теперь высшему начальству померещилось, что неприятель вынашивает гнусные планы атаковать нас из—за реки к северу от Трира. В то время я полагал — и впоследствии детальные разработки подтвердили правильность моих суждений, — что противник никак не мог готовиться к контратаке. У него просто не было в наличии необходимого числа свободных дивизий, а точнее, вообще не хватало людей для ведения активных действий — все германское наступление болталось на ниточке.
Мы лишились нескольких вагонов боеприпасов — как доносили, трехсот тонн, но на деле, полагаю, только ста тонн, — из—за того, что товарный поезд столкнулся с грузовым воинским эшелоном к югу от Арлона.
11 января стало совершенно очевидно, что завершение битвы за Бастонь не за горами. Предчувствуя развязку, я велел штабу детально изучить сеть рек и автодорог в зоне ответственности 20–го корпуса и отправился в Тионвилль для встречи и обсуждения штабной разработки с генералом Уокером. Как представлялось мне, противник мог форсировать реку Саар в трех местах. Во—первых — в окрестностях Саарбурга, где он мог воспользоваться паромными переправами и кое—какими уцелевшими мостами. Между тем дорожная сеть находилась там в плохом состоянии, и я подумал, что здесь неприятель рисковать не станет.
Следующая возможная точка перехода водной преграды — наши прежние плацдармы на восточном берегу в Саарлаутерне. Данный вариант казался мне еще более неподходящим, поскольку тогда бы немцам пришлось сначала захватить западную часть города, которой по—прежнему владели мы, к тому же мост мы заминировали и могли взорвать, если бы противник попытался отбить его у нас. И, наконец, Саарбрюккен. Окажись я на месте немцев, я бы атаковал именно там. В городе имелось семь целых мостов, а на западном берегу у противника еще оставался двенадцати или пятнадцатикилометровый плацдарм. Дороги, которые вели на Тионвилль и далее к Нанси, находились в превосходном состоянии. Так или иначе, самой критической точкой оказывался Сент—Авольд, и генерал Уокер, прекрасно осознавая данный факт, принял соответствующие меры для его защиты. Он также приказал подготовить к взрыву переправу через реку Нид, что должно было нарушить ход наступления немцев.
Оба мы с генералом склонялись к мысли, что в таком случае нужно ударить на Саарбрюккен всеми имеющимися в наличии силами. В свете того, что известно теперь, по всей вероятности, именно это нам и следовало сделать, поскольку тогда фронт неприятеля оказался бы прорван, и притом гораздо раньше, чем все в действительности случилось.
Из—за волнений и переживаний Штаба командующего союзническими экспедиционными силами относительно предполагаемого прорыва немцев позиции на участке 20–го корпуса и вблизи него усилились. В дополнение к 94–й и 95–й дивизиям и 10–й бронетанковой дивизии, входившим в то время в 20–й корпус, могла быть использована 4–я бронетанковая дивизия из резерва Третьей армии, и подтянулись 8–я и 9–я бронетанковая дивизии — одна в сектор Понт—а—Муссона, а другая — Меца. Правда, при всем этом две последние дивизии оставались в резерве Штаба командующего союзническими экспедиционными силами.
Решающее наступление 8–го и 3–го корпусов на Гуффализ наметили на 13–е число. 12–го корпусное командование посетил генерал Гэй с целью координации действий, а также с тем, чтобы вернуть дивизион 155–миллиметровых гаубиц, которые 12–й корпус передал во временное пользование 8–му.
Генерал Брэдли посвятил меня в свои планы относительно дальнейших действий группы армий. Роль главной наступательной силы в направлении на восток минуя Кёльн, он отводил Первой армии, в то время как Третьей армии надлежало продолжать свой натиск на противника, на деле уже не наступая, а создавая мощное крыло обороны от Сен—Вита и его предместий до участка фронта, занятого Седьмой армией. Преимущество данной схемы состояло в том, что так мы могли использовать существующую брешь в линии Зигфрида к западу от Кёльна, проделанную в ноябре Первой армией, а кроме того, это был самый короткий маршрут.
Что до меня, то я выступал против подобного плана, поскольку он не позволял мне наступать, а я не сомневался, что при поддержке 3–го и 12–го корпусов 20–й мог бы атаковать неприятеля в восточном направлении через Саарлаутерн, имея большие шансы разгромить германскую армию и захватить плацдармы в долине реки Саар. Я no—прежнему придерживался простой теории, что единственным способом не дать немцам наступать на нас оставалось наше наступление на них.
Атака на Гуффализ началась 13–го, но продвигались войска медленнее, чем мы надеялись. Но зато боевой настрой личного состава оставался на высоте. До последнего момента нашим парням все еще не было ясно, чья возьмет, теперь же они гнали выкуренную из логова лисицу и знали, что в конечном итоге они ее загонят.
14–го числа мне нанесли визит генералы Сомервелл, Кэмпбел,[185] Ли и Планк,[186] и мы обсудили вопросы боевого снаряжения частей. Я напирал на необходимость скорейшего отказа от использования противотанковой артиллерии и замене противотанковых дивизионов из состава пехотных дивизий танковыми батальонами. Я вновь повторил свою давнюю просьбу относительно установки на каждом танке сдвоенных, спаренных с пушкой пулеметов.
15–го числа части 12–го корпуса получили приказ наступать на север через Декирх 18–го января. Для предстоящей атаки я придал 12–му корпусу 4–ю бронетанковую дивизию и 87–ю пехотную вместе с 80, 4 и 5–й пехотными дивизиями. Погода оставалась все еще очень холодной.
Я отправился к наступавшим на Гуффализ войскам. В одном месте мы наткнулись на убитого и окаменевшего от мороза немецкого пулеметчика с пулеметной лентой в руках, сидевшего в позе, в которой его, по всей видимости, и настигла смерть. В другом месте мы увидели некие темные предметы, во множестве торчавшие то там, то тут из—под снега. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это пальцы ног мертвецов. Вот еще одна особенность быстрого замерзания погибших в бою: они приобретают цвет
