Война, какой я ее знал

территории.

22 марта восемь горевших желанием побеждать дивизий стояли на Рейне южнее города Кобленц. Десять бронетанковых дивизии, за которыми последовали пехотные части, прогрохотали через «непроходимые для танков» Хонсбрукские горы, буквально ошеломив врага, сломив его и выбив почву у него из—под ног. Твердолобые наци превратились в толпу бегущих людей. Война была выиграна к западу от Рейна, как и предсказывал генерал Паттон почти за год то того. Третья армия была готова форсировать Рейн в Майнце, Вормсе и Оппенгейме.

Продолжалось продвижение к берегам Рейна 6–й группы армий; на северном фланге противник отходил, закрепляясь на линии Зигфрида и оказывая наступающим упорное сопротивление.

На других фронтах Второй мировой войны дела обстояли так: Папай [207] сдался войскам Макартура; Мандалай[208] в Бирме все еще держался; а в Италии продвижение шло по—прежнему очень медленно.

Военно—воздушные силы продолжали осыпать Германию бомбами, концентрируя свои удары на Берлине.

P. D. H.

Начало конца

20–й корпус устремился в наступление 13 марта. Однако продвижение его оказалось не столь быстрым, как ожидалось, главным образом из—за труднопроходимой местности на пути следования 94–й и 26–й пехотных дивизий. 12–й корпус был приведен в полную готовность к броску в предместьях Трейса в 02.00 в ночь на 14 марта. Начавшему наступление силами 5–й пехотной дивизии на левом фланге и 90–й на правом 12–му корпусу, саперы которого к полудню успели навести через реку Мозель четыре моста, к исходу дня удалось перевести на южный берег четырнадцать батальонов.

Тут мы наблюдали случай крайнего везения или же божественного вмешательства, поскольку но второй половине дня 12–го по меньшей мере половина частей 2–й немецкой горнострелковой дивизии находилась как раз напротив места предстоящей переправы. Они, как можно предположить, оказались сбиты с толку атакой 20–го корпуса и поспешили навстречу ему, благодаря чему позволили 12–му корпусу форсировать водную преграду практически без проблем. Вот доказательство того, что правильно начинать атаку не одновременно.

В Трир я отправился через Вассервилиг. Римские легионы шагали к Триру из Люксембурга той же самой дорогой; здесь еще словно бы не выветрился терпкий запах их пота и не осела пыль, поднятая этими непревзойденными вояками. Точно памятником их героическим деяниям, высились сохранившиеся с тех древних времен ворота римского амфитеатра, — наверное, менее всего пострадавшее в эту войну сооружение. Остальная часть центра города и все мосты, кроме того, который мы успели захватить целым, сильно пострадала.

Я нанес визит в 10–ю бронетанковую, а также в 80, 94 и 26–ю пехотные дивизии. Меня очень беспокоило, как бы Седьмая армия, которая должна была начать наступление утром 15–го, не обскакала нас в Майнце. Умей я предвидеть будущее, я бы не беспокоился.

15 марта я полетел в Майен, где встретился с командиром 12–го корпуса генералом Эдди и командиром 8–го корпуса генералом Мидлтоном. Когда я объявил Мидлтону, что отберу у него все части кроме 87–й дивизии, но, как только будет возможно, дам ему 76–ю, он не возражал, но, напротив, вышел с прекрасным предложением немедленно ударить на Кобленц и овладеть им силами 87–й. С Мидлтоном всегда было приятно иметь дело, он не только понимал меня с полуслова, но и умел действовать с максимальной отдачей.

В остальном армия большими успехами похвастаться не могла, если не считать участка фронта, контролируемого 80–й и 94–й пехотными дивизиями, где нашим ребятам удалось продвинуться примерно на десять километров.

Возвращаясь обратно к себе в штаб—квартиру, я велел пилоту сделать крюк, чтобы насладиться видом Вьяндана и Клерво, двух превосходных замков. Они принадлежат к двум разным типам крепостей, одна из которых речная, а другая — горная.

В 11.00 16 марта позвонил Брэдли и сказал, что генерал Эйзенхауэр, по всей видимости, полетел ко мне, так как не смог приземлиться в городе, где находился Брэдли. Я поспешил на летное поле, где около двух часов и встретил Эйзенхауэра, которого сопровождал генерал Смит. Мы тотчас же отправились ко мне и обсудили положение у карты; главнокомандующий не скупился на похвалы в мой адрес. Смит заявил, что после успеха, достигнутого 10–й бронетанковой, я могу брать любую дивизию. Во второй половине дня мы выставили в честь Смита почетный караул; как я полагаю, первый в его жизни.

Затем мы с генералом Эйзенхауэром на двух джипах отправились в Трир на командный пункт штурмовой бригады «А» 10–й бронетанковой дивизии, где мы нашли генерала Морриса и заместителя командира дивизии генерала Пилберна. Части 10–й бронетанковой и 90–й дивизий достигли реки Наге и обеспечили переправу через нее. 11–я бронетанковая дивизия вошла в состав 12–го корпуса и дислоцировалась в окрестностях Буле, готовясь последовать через реку за 89–й дивизией. 87–я дивизия перешла Мозель северо—восточнее 90–й и достигла предместий Кобленца, в то время как 28–я дивизия, временно переданная мне из состава Первой армии, влилась в 8–й корпус и заняла позиции по берегу к югу от Первой армии, но не доходя до Кобленца.

Генерал Эйзенхауэр велел Смиту изъять 12–ю бронетанковую дивизию из состава Седьмой армии и передать в состав 20–го корпуса моей армии, который выступал 17 марта.

Утром 17 марта генерал Эйзенхауэр провел короткое совещание, где вновь не скупился на похвалы в мой адрес. Он заявил, что мы, как ветераны, не осознаем собственного величия и не демонстрируем его окружающим, и сказал, чтобы мы не сомневались — остальные народы сознают мощь Америки. Как пример занижения успехов американских солдат он привел одну из газетных статей. Ту, где содержался намек на то, что 4–й бронетанковой дивизии удалось добиться успехов только потому, что на ее участке противник оказался в меньшинстве, однако ни слова не говорилось о том, что своим стремительным продвижением 4–я бронетанковая лишила немцев возможности выдвинуть против нее большие по численности подразделения.

Мы полетели в Луневилль навестить генералов Пэтча и Диверса. Возникла «блистательная» идея поместить нас с Пэтчем на один командный пункт, однако после того, как мы объяснили, что предпочитаем держать связь по телефону и, кроме того, наши задачи заметно различаются, идея благополучно увяла.

По возвращении из Люксембурга я дал пресс—конференцию, где поднял тему, затронутую генералом Эйзенхауэром. Я также заявил, что три дивизии морских пехотинцев на Тихоокеанском фронте стяжали себе славу из—за громадных потерь, понесенных ими в сражениях с японцами, в то время как двенадцать или даже тринадцать дивизий нашей армии остаются безвестными, поскольку не несут таких потерь. Я попросил газетчиков отметить данный факт в своих статьях, а затем велел вручить им для опубликования сводку потерь, понесенных Третьей армией и сражающимися с ней частями противника.

Мне задали вопрос относительно способности наших танков противостоять немецким, и я ответил, что на данном этапе дела обстоят таким образом, что на каждый подбитый американский танк мы имеем два подбитых танка противника.[209] Я также заявил, что наша техника, наше снаряжение, оборудование и даже обмундирование превосходят аналогичные образцы, имеющиеся у союзников или немцев.

Поразмыслив в результате дискуссии с военными корреспондентами над вопросами критики нашей бронетехники, я написал письмо генералу Хэнди, где повторил то, о чем говорил с журналистами. Письмо получило широкую огласку и оказало определенное воздействие на умы, позволив остановить волну дурацкой критики, не имевшей под собой почвы, но оказывавшей скверное влияние на настроения среди личного состава.

Около 18.00 явился Уокер с просьбой снять с должности командира одной из дивизий его корпуса. Я сказал, что, если он сможет найти взамен лучшего, я не возражаю. Уокер так и не назвал подходящей