испугаться, поэтому широко улыбнулась зверю. Он поглядел на меня немного, потом отвернулся и неуклюже побрел прочь. Я побежала было за ним, но он исчез. Вскоре я почувствовала голод и повернула к дому.
Я не сказала ни маме, ни папе, что видела белого медведя. Особенно маме, потому что знала: после такого случая она сделает все, чтобы удержать меня поближе к дому.
– Вот видишь, – сказала бы она. – Здесь повсюду бродят страшные, дикие животные. Это очень опасно!
Но зато я рассказала Недди, и его реакция меня разочаровала. Он нахмурился и заговорил тем поучающим тоном, который я ненавидела:
– Тебе нельзя подходить к белому медведю, Роуз. Они опасные и жестокие существа с длинными острыми зубами, которыми можно перекусить тебя пополам. Они всегда голодны и быстро бегают.
Как будто он все знал про белых медведей!
Я не стала его слушать. С тех пор белый медведь превратился в моего воображаемого друга и спутника. Я представляла, что путешествую на его белоснежной спине, и мы вдвоем завоевываем новые земли.
Я провела большую часть детства, страстно и тщетно желая снова увидеть белого медведя. В наших краях они попадались крайне редко, потому что жили на снежном севере.
Белый медведь
Смотрю на ребенка.
Девочка с карими глазами.
Карие глаза.
Она улыбается.
Стою между деревьев и смотрю на нее.
Девочка.
Подросла.
Не боится.
Она идет ко мне.
Доверчивые карие глаза.
Нет.
Небезопасно для нее.
Голод.
Голод.
Голод.
Должен идти.
Быстро.
Что-то съесть.
Сейчас же.
Потом вернуться.
Недди
Когда Роуз было пять лет, она начала ткать. Первой вещью, которую она собственноручно сделала, был пояс с неумелым рисунком медведя. У нее было две страсти: ткать и путешествовать со своим воображаемым белым мишкой.
Если она была дома, то обязательно плела поясочки на своем маленьком ткацком станке. Когда поясов стало больше, чем все мы могли когда-нибудь сносить (даже некоторые животные на ферме щеголяли в поясах Роуз), мама научила ее ткать на большом станке. К восьми годам Роуз могла соревноваться в этом ремесле со старшими сестрами.
Однажды она относила корзинку с яйцами вдове Озиг и заметила в ее доме ткацкий станок. Вдова была местной мастерицей, ткала накидки, коврики и что-то еще. Она продавала их в соседней деревушке Андальсины и бродячим торговцам, которые увозили ее изделия на далекие базары и рынки.
Роуз видела только наш простой станок, поэтому соседский показался ей огромным и впечатляющим. Он был в, два раза выше самой Роуз, отполированный и украшенный резьбой.
К сожалению, вдова Озиг была ворчливой старухой, которой не было дела до маленькой дикарки. Больше всего на свете Роуз захотелось иметь свой собственный станок, такой же большой и красивый, как у вдовы. Но она знала, что это невозможно, что отец никогда не сможет себе этого позволить.
Роуз была упрямой девочкой, и она не успокоилась до тех пор, пока не нашла способ получить разрешение ткать на станке вдовы.
Когда Роуз исполнилось девять лет, она обнаружила, что вдова питает слабость к лисичкам. Тогда Роуз научила свою любимую собаку Снурри находить эти грибы в лесу по запаху. И она добилась своего: за корзину лисичек раз в неделю вдова Озиг разрешала ей учиться ткать на своем станке. Хотя уроки были короткие и неприятные (часто сестра приходила домой в слезах после какой-нибудь насмешки вдовы), Роуз была настойчивой ученицей. Очень скоро корзинки с лисичками стали просто способом получить возможность поработать на станке самостоятельно. На такие упражнения у Роуз было совсем мало времени – в коротких перерывах между работой самой вдовы, многие изделия которой требовали массу времени на изготовление. К тому же если бы не ревматизм хозяйки станка, то у Роуз вообще не было бы возможности ткать. Когда болезнь разыгрывалась, вдова долго не бралась за работу, иногда даже по две недели, если
