«Это не только из-за меня, — зло подумала Оливия. — Ведь это Безымянный убил ее. Хотя зачем ему нужно было убивать одну из копий Элии?»
«Вспомни, Оливия, — сказала она себе, — он всегда был ненормальным. И у него были свои ненормальные причины».
Первым, что пришло в голову Оливии была мысль о том, что Безымянный разозлился на Джейд, за создание которой был частично ответственен из-за того, что та стала воровкой.
«Ты убежала», — сказал он Джейд. Может это он держал ее последние шесть дней? Что Джейд имела в виду под «навещала семью»? Все-таки Безымянный — родственник Джейд. Он думал о себе, как об отце Элии, а Элия старшая сестра Джейд, в некотором роде, конечно. О ком еще Джейд могла говорить?
«Конечно! — вздрогнув, поняла Оливия. — Она могла это сказать про одного из родственников Безымянного! Если на портрете изображен Безымянный, а в этом Оливия была уверена, и если, как утверждал Джиджи, человек на портрете его предок, значит Безымянный — Драконошпор, а Джейд тоже родственница Драконошпоров, по крайней мере настолько, насколько родственница Безымянному».
Тут Оливия догадалась, что если на портрете кто-то из Драконошпоров, и они все выглядят так, то убийцей Джейд может быть вовсе не Безымянный, а какой-то другой Драконошпор.
При этой мысли Оливия почувствовала некоторое облегчение. Ей почему-то не хотелось, чтобы Безымянный был убийцей. С тех пор, как Оливия освободила его из подземной тюрьмы колдуньи Кассаны, хафлинг отдавала должное его таланту барда и сочувствовала рассказу о том, как стерли его имя из памяти людей. Конечно, Оливия не одобряла ужасного способа, которым Безымянный хотел создать бессмертного хранителя своих песен. Но с другой стороны, арферы поступили с ним тоже слишком жестоко. Сослать его было уже вполне достаточно, но запретить его песни — непростительно. Хафлинг восхищалась тем, что Безымянный снова бросил вызов арферам. Его план был сумасшедшим, но он окончился созданием Элии и Джейд. Безымянный все-таки нравился Оливии.
И хафлинг была уверена, что она ему тоже. После того, он провел долгое время, обучая ее новым песням. И он дал Оливии значок арферов, такой же, как нарисован на портрете. Брошь с полумесяцем и арфой была приколота в кармане жилета и не известно, куда она могла подеваться. Кто-нибудь мог сказать, что Безымянный подарил значок вороватому хафлингу, чтобы поддразнить арферов, но Оливия предпочитала думать, что это ее награда за помощь в освобождении Элии.
Теперь Оливия вспомнила, что убийца Джейд был не совсем похож на Безымянного. Волосы у того были черные, как на портрете Барда, но картину нарисовали двести лет назад. Когда Оливия последний раз видела Безымянного, его волосы были покрыты сединой. Значит это не Бард, по крайней мере если он не нашел какой-нибудь эликсир молодости.
Оливия тряхнула головой. Она не хотела верить, что Безымянный способен на такое вероломство. Это какой-то другой Драконошпор, и Джиджи должен знать, кто это может быть. «И лучше всего мне оставаться с ним, если я хочу узнать, кто убийца. А когда я узнаю, кто убил мою Джейд, — подумала Оливия — я смогу отомстить за ее смерть».
Выяснив для себя эти вопросы и поняв, что ее новая внешность дает некоторые преимущества, Оливия подумала о вещах более насущных. В ее животе давно урчало.. Она не обедала сегодня, а от превращения ее аппетит вовсе не уменьшился. Она осторожно обнюхала ведро с овсом.
Джиджи тяжело ворочался во сне. Ему снилось, что он летит над весенним лугом. Он знал, что это сон. Ведь летать можно только во сне. Кроме того, этот кошмар он уже видел. Поэтому и ворочался так тяжело. Если большинство людей нашли бы этот сон забавным, Джиджи слишком хорошо знал, чем это кончится.
Его гнедая лошадь, Ромашка, скакала под ним. Джиджи кинулся вниз, как сова на кролика. Он вонзил когти в бок кобыле, впился зубами в ее шею и оторвал добычу от земли.
Он поднимал Ромашку в воздух. Сначала лошадь ржала от ужаса и боли, затем затихла.
Джиджи снова опустился на луг. Из шеи и бока Ромашки лилась кровь.
На этом месте молодой Драконошпор проснулся. Его трясло от страха.
— Почему я? — простонал он.
Этот вопрос он задавал себе с тех пор, как вырос и ему стал сниться этот сон. Поначалу жертвами были дикие животные — олени, кабаны, горные козлы. По крайней мере Джиджи приходилось охотиться на них наяву, конечно, с помощью лука. Но после того, как прошлой весной дракониха сожрала первую Ромашку — не Ромашку — 2, которая стояла в сарае — добычей Джиджи стала собственная гнедая.
Как и все кормирские дворяне, Джиджи любил своих лошадей. Мысль о том, чтобы убить и сожрать их, пугала его.
Чтобы успокоиться, Джиджи подошел к окну и взглянул на сарай, где стояла Ромашка — 2. Силуэт лошади был хорошо виден. Луна зашла, но небо уже светлело.
Приближался рассвет.
— О, черт. Мне же надо в склеп, — вспомнил Джиджи.
Томас проснулся от грохота, сопровождаемого клацаньем металла о металл, как будто гладиаторы бились на арене. Он прислушался повнимательнее, пытаясь определить, откуда исходит этот звук. Возможно, это буянят пьяные путешественники, не уважающие покой мирных жителей. Снова послышался грохот.
Теперь Томас мог уверенно сказать, что шумят в доме, а точнее в кухне.
Рассвет только начинался и небо только начало светлеть. Предположив, что это грохочет какой-то неосторожный взломщик, слуга прихватил кочергу из камина и тихонько приоткрыл дверь своей спальни. В кухне горел яркий свет. «Очень наглый взломщик», — подумал Томас, подкрадываясь к кухонной двери и осторожно заглядывая внутрь.
В кухне был полнейший беспорядок. Подносы и горшки были разбросаны по полу. Все шкафы были открыты, а содержимое большинства из них было вывалено на пол и на столы. Один из подносов стоял на краю сундука с простынями, казалось, стоит подуть легкому сквозняку, и все тарелки окажутся на полу, но уже в виде многочисленных осколков. В центре этого хаоса стоял тощий юноша с длинным острым ножом в руках. Глаза слуги широко раскрылись от удивления.
Джиджи поднял глаза и увидел Томаса, который стоял в дверях с открытым ртом и кочергой в руке.
— О, доброе утро, Томас, — приветствовал его Джиджи. — Не хотел тебя будить. Решил приготовить себя чаю. А чего это ты размахиваешь кочергой?
— Я-я-я думал, что вы — взломщик, сэр, — объяснил слуга, пряча кочергу за спиной.
— Почему это ты так решил? Ты же знаешь, что у меня куча денег. Зачем мне воровать?
— Нет, сэр. Я услышал шум в кухне и подумал, что это воры. Вам не спится, сэр?
Джиджи фыркнул.
— После того, как я пил всю ночь, то с удовольствием спал бы до полудня.
— Опять плохой сон? — предположил Томас.
Джиджи хотел поскорее забыть о ночном кошмаре и тряхнул головой.
— Я проснулся так рано, — объяснил он, — потому что тетя Дора приказала мне участвовать в поисках в склепе. Мне нужно принести еду, и поэтому я вскипятил воду для чая и теперь режу этот кусок сыра. Я немного тут переставил, пока искал глиняный кувшин. Но, кажется, с этим у меня возникли трудности. Раз уж ты проснулся, то, может быть, поможешь? — Молодой дворянин протянул слуге нож.
Томас осторожно пробрался к столу, подвинув по дороге стоявший на углу сундука поднос. На столе валялись здоровенные ломти чеддера, но вряд ли хоть один из них можно было использовать для сэндвича. Слуга взял остаток одной из сырных головок и аккуратно его порезал.
— Этого достаточно, сэр?
— Великолепно, — ответил Джиджи, укладывая кусочки сыра между ломтями хлеба. — А не порежешь ли ты их треугольниками, как обычно делаешь к чаю?
Томас порезал сэндвичи, завернул их в бумагу и положил в непромокаемый пакет. То, что его хозяин в этот ранний час не только проснулся, но и оделся и побрился, необычайно смутило Томаса, а попытки Джиджи приготовить себе еду совершенно изумили слугу.
— Я положил еще кексы и яблоки. Все правильно? — спросил дворянин.
— Конечно, сэр, — ответил Томас.
— О. Я обещал Боттлзу, что ты зайдешь с утра в «Великую харчевню» и оплатишь мой счет.
