— Я понимаю, — шепнула она, прижимаясь плечом. — Я бы тоже ничего не трогала.
Они стояли перед дворцом, на ступенях чёрного мрамора. На тех самых ступенях, где Хедин, Ракот и Старый Хрофт встретили семерых Богов, тогдашних владык Упорядоченного.
Ямерт, Владыка Солнечного Света, Ямбрен, Владыка Ветров и Ураганов, Яэт, Владыка Мёртвых, Ялмог, Владыка Вод, Ятана, Мать Зверей, Хранительница Звёзд Явлата; и Хозяйка Зеленого Мира Ялини.
— Это было здесь. — Хедин понял, о чём думает его спутница. — Я только попросил убрать статуи.
— Статуи? Какие статуи?
— Когда мы вошли в Обетованное, его заполняли скульптуры — Молодые Боги обратили в камень всех своих слуг и приближённых, что жили здесь.
Сигрлинн вздрогнула.
— Зачем?
— Быть может, хотели уберечь их от превратностей битвы?
— Ты хочешь думать о Семерых лучше, чем они есть? То есть были?
— Тогда уж о Шестерых. Ялини не сражалась в том бою.
— Это они там? — указала Сигрлинн на скульптурную группу из трёх нимф на зелёной опушке.
— Одни из, — кивнул Хедин.
— Почему же ты их не освободил?
— Этот секрет Молодые унесли с собой. Мы с Ракотом не всесильны.
— Займусь, — посулила Сигрлинн. — Так, если я не забыла, к Урду — это сюда…
Двое стояли у низкого каменного бордюра. На песчаном дне танцевали вечный танец разноцветные камешки, за эоны обратившиеся в гладкие, отполированные кругляши.
— Когда-то я подумал, что это самое прекрасное место, существующее в Упорядоченном. Но не потому, что здесь всё блестит или переливается.
Сигрлинн кивнула. Губы её сложились в странную улыбку, умиротворённую и чуть печальную одновременно.
— Я тоже. Помню только ослепительное счастье — это от инициации. Урд проникал в нас, мы все причащались его вод и потом несли память все оставшиеся нам века. Истинная красота, наверное, может быть только такой — простой, но ты стоишь рядом и чувствуешь, что светишься сам…
Они помолчали, совсем по-детски держась за руки.
— А вот беседки я над Урдом не помню… — чуть растерянно пробормотала Сигрлинн, словно боясь взглянуть в воды священного источника.
— Гномы построили. Я не стал запрещать. Они тоже его почитают.
— По стилю не подходит, — заметила Сигрлинн.
— Я вообще удивился, что после ухода Молодых всё Обетованное не обратилось в мираж и не растаяло.
— С чего ж? Неживое им творить порой удавалось… Давай присядем. — Она по- прежнему не прикасалась к воде и старалась, чтобы радужный туман над Урдом не коснулся даже края её одеяний. — Помнишь, как мы явились сюда впервые?
Он улыбнулся.
— Само-то Обетованное нам тогда не явили…
— Не явили. Наверное, боялись уже тогда.
— Ага. Огненная дорога, бездны Межреальности, его Звери… как они, кстати?
— Что ж с ними будет? Из того, что нам теперь доступны более быстрые пути, не следует, что надо разрушать старые и уж тем более делать что-то с теми, кто целые тысячелетия держал на спинах древние тракты.
Сигрлинн вновь улыбнулась, но на сей раз бледно и как-то неуверенно. В вечном Урде слегка, чуть-чуть бурлила вода, лёгкий, легчайший пар поднимался над поверхностью, золотые отблески танцевали над источником, словно невиданные сказочные бабочки.
— Что мучает тебя, Сигрлинн?
— Я вспоминаю… — она смотрела в одну точку. — Всех нас, всё наше Поколение. Молодых, совсем молодых… дружных… Даже Мерлин…
— «Даже Мерлин» что?
— Смеялся и дурачился. Он ведь тогда отнюдь не выглядел сухим аистом, как после. И не носил этой дурацкой седины. Почему вы, мужчины, так уверены, что белые волосы вам всем к лицу?
— Сигрлинн… Ты ведь не затем пришла к Урду, чтобы предаться воспоминаниям, верно?
— Ах, Хедин, дорогой мой и единственный. Я не знаю, зачем я пришла к Урду. Я не составляла никаких далекоидущих планов. — Сигрлинн махнула рукой. Плечи её опустились. — Я просто вспоминаю. Я действительно вспоминаю. Нашу школу. Школу Магии, её самое начало, ещё до классов в Замке Всех Древних. Интересно, почему сразу не собирали там… Помнишь, как мы все явились туда? Мы, не имевшие родителей? Что ты помнишь самым первым, Хедин?
— Ты никогда не спрашивала об этом. — Познавший Тьму сел рядом, вздохнул, подобно подруге глядя на бурлящую воду священного Урда. — Даже тогда, в Джибулистане.
— Не спрашивала. И никто из наших не спрашивал. Мы осознали себя, поняли, что мы — Истинные, и сама магия позвала нас в дорогу.
— Мы никогда не были ни младенцами, ни малышами. Во всяком случае, памяти об этом не осталось. И о родителях, если они существовали, — проговорил Хедин, осторожно протягивая руку. Урд немедля отозвался, забурлил сильнее, вечная песнь зачарованной воды звучала громче, но по- прежнему мирно, обволакивающе, и казалось, это можно слушать вечно. — Я помню себя на пыльной дороге, подростком. Лет двенадцать по человечьему счёту, может, тринадцать. Пыль и дорога — больше ничего. Наверное, это для того, чтобы мы не считали ни один из миров своей «родиной». Ни к чему бы не прикипали. Даже друг ко другу. С… с некоторыми исключениями, конечно.
Она кивнула, кладя голову ему на плечо.
— У меня тоже дорога. Только покрытая снегом. И сверху тоже сыплет снегом, а я стою босая, в какой-то розовой разлетайке, а на меня пялятся, разинув рты, бородатые мужики в санях. Они в тулупах, в ушанках, на небе — колючие звёзды, а на обочине санного тракта стоит девчонка в розовом. И вся светится, — она коротко усмехнулась.
— Они, конечно, попадали на колени и возгласили тебе хвалы?
— Как же… — хмыкнула она. — Просто пялились, оцепенев, и всё. Потом лошадь потянулась ко мне, и я вспомнила, что мне вообще-то пора. Засмеялась, помахала им рукой и… и пошла. Шагнула прямо в Межреальность.
— Но ты уже знала, как нужно прощаться.
— Да. Знала. И языки тоже, во всяком случае, я понимала их речь… А потом была дорога, дорога мимо множества миров, путь на ясный огонь — и наша школа. Ты думаешь вообще о тех днях, Хедин?
— Нет, — покачал он головой. — Мне… это неприятно. Вот Джибулистан и Голубой Город — совсем другое дело.
— И ты вспоминал меня даже после того брандейского дела?
— После брандейского дела не было дня, чтобы я не вспомнил тебя.
— Я тебя не виню, — поспешно подняла она руку. — Ты сделал то, что должен был сделать. Ради блага Упорядоченного. Ты такой, мой Хедин, и другого мне не надо. Четырёхглазый не ошибся, выбирая тебя.
— Он-то всегда утверждал, что нас с Ракотом «выбрало само Упорядоченное»…
— И ты поверил, дорогой мой? Конечно, это звучит куда приятнее, чем «ставленники
