тема: 'Псы любви'

Снег был липким, качественным, звонко похрустывал в ладошках, и на смену огромным снежкам пришли гигантские, а затем…

— Посмотри, я вылепила грифона!

Я как раз приделывал снеговику внушительный бюст, намереваясь довести девушку до истерики. Моему творению было далеко до успеха силиконовй Памелы, боюсь, что даже дедушка Мороз не стал бы принимать виагру ради такого сомнительного удовольствия, но бабка получалась славная. А вот грифон… Никогда бы не подумал, что такое можно просто взять и вылепить.

— Я сделала грифона из снега… и золота, — прошептала она удивленно, словно все это получилось у нее ненарочно.

Я не чувствовал в ее голосе ни радости, ни восторга, как будто она хотела превратить эти комья снега в большого белого слона или еще одного добродушного снеговика, на худой конец. И нечаянно, сам собой, у нее получился грифон — крылатый лев с гордой орлиной головой.

Кажется, я даже дышать перестал, и было слышно, как тени перешептываются за бронзовой статуей поэта. А потом я сделал первый шаг, и грифон стал меняться прямо у меня на глазах. Неровные комья превращались в гладкий прозрачный лед, и я видел золотые глаза этого сказочного создания. Драгоценные блики скользили по волнующимся от порывов холодного ветра крыльям, когти царапали снежный наст, и шерсть лоснилась от золотой пыли. Он медленно опустил веки, слегка прищелкнув клювом. А маленькая принцесса за его широкой спиной, сияющая, красивая, в расшитом жемчугом серебристо-голубом платье, пыталась улыбнуться мне сквозь слезы.

Мир стал другим, или я сумел увидеть что-то тайное, сокрытое до поры, до времени?

Слеза замерзала на ее губах. Еще шаг…

Снег ударил мне в лицо, боль ледяным дыханием обожгла кожу, небо перевернулось. Ольга сидела у меня на груди, и хлестала рукой по лицу, наотмашь.

— Не вздумай! Жив?

— Кажется, — прохрипел я. Вокруг валялись комья того, что было грифоном. Из носа текла кровь — красные крапинки на белом насте. — Что со мной было?

Оля прикусила губы, и отвела взгляд. Испуг на ее лице сменился задумчивостью.

— Мне показалось, я видел… — продолжил я, но она меня оборвала.

— Ничего не было. Ничего ты не видел, — с непонятной злостью процедила она. — Просто бухнулся в снег и стал играть в дурацкого эпилептика, а заодно напугал меня до смерти.

Я растерянно моргнул. Затем набрал ладонь снега, и приложил к носу, чтобы остановить кровь. Голова разболелась не на шутку. Никогда ничем подобным не страдал.

— Можешь идти? — спросила Оля. — Не хочешь показаться врачу, победитель снежных чудовищ?

Я покачал головой. Яркое солнце по-прежнему слепило глаза, но теперь оно было не желтое, а золотое.

Сердце мое с тобой, прислушайся — это так.
Слова как пчелиный рой, в ожидании клевер и мак.
Последнее не назову, оно — затаившийся зверь,
ведь все что произнесу будет жить.
Открывается дверь кладовой,
в глубинах стекла копит силу рубиновый сок
— это будущие слова, это пальцы, горло, висок,
и молчание — смешная цена
за безмерную магию снов.
Сила их разбудит тебя.
Можешь это назвать Любовь.

Всегда любил стихи, написанные на партах в аудитории чьим-то неуверенным корявым почерком. Студенческое творчество на партах — это целый фольклор. Тут и матерные четверостишия, и рисунки, чаще всего перекачанных монстров или голых девушек, или тех и других в забавных позах. Иногда я натыкался на искренние, пронзительные стихи. Их авторство не подлежало идентификации, но они всегда появлялись к месту и ко времени.

В конце октября снег превратился в липкую черную жижу, которая с одинаковой легкостью затопила и небольшие уютные улочки с рядами близнецов-пятиэтажек, и оживленные проспекты. Свой двадцатый день рожденья мне пришлось отмечать с пятидневным опозданием. Так было удобнее собрать всех друзей и подружек в теплой институтской аудитории. Оля поздравила меня еще утром, по телефону, и обещала явиться как раз к сладкому. На лекцию она не пришла, были какие-то срочные дела с участием родителей.

Когда стемнело и часы на башенке за окном пробили шесть, на сердце у меня стало неспокойно.

— Кто-нибудь видел Олю?

— Час назад, около библиотеки, — отозвалась полненькая Иринка. — Она обещала появиться в полшестого.

— Опаздывает, — я постучал по часам на левой руке. — Библиотека закрывается в шесть. Пожалуй, сбегаю за ней.

— Только быстро, а то мы тут с голоду помрем!

— Не помрете, — я натянуто улыбнулся. — Можете без меня чего-нибудь сожрать и выпить, если успеете. Не обижусь.

— Без тебя не начнем. Ты самое подходящее украшение к Хэллоуину.

— Спасибо за комплимент. Пока я бегаю, следите, чтобы темные силы не похитили торт.

— Ура! Будет на кого свалить!

— Конечно-конечно, — проворчал я уже на полдороге. В другое время я с удовольствием поддержал бы их шуточки, но не сейчас. Сердце колотилось уже не в такт, на душе было нехорошо, гнусно. Я старался не думать ни о чем, но возле закрытой библиотечной двери мне стало еще хуже.

Где она может быть?

…Ищи…

…Ты можешь…

… Слушай. Вдыхай воздух… Ищи…

Я не помню, как оказался в парке. Возможно, просто очень быстро бежал, не замечая ничего вокруг. А может просто появился там, как призрак.

Позже я убедил себя в том, что никуда и не уходил. Просто какая-то часть меня с клекотом и воем вылетела в ночь через распахнутое окно и понеслась к цели, а я вернулся в аудиторию, по дороге встретив Ольгу, и произнес парочку дурацких тостов под веселый хохот друзей.

Реальности больше не было, и вымысел перепутался с правдой.

Ничего не могу утверждать.

Я вылетел в ночь и возник в злополучном парке, в том самом, где моя кровь смешалась со снегом и золотой грифон пытался перекричать ветер. Сейчас там было темно, только одинокий фонарь освещал статую великого поэта, но мне больше не нужен был свет.

Ольга стояла в центре небольшой площадки, в своей потрепанной кожаной курточке, а в ее руке