оглушенные стрельбой. Сизый дым липнет к их крыльям. В поселке ревут моторы, захлебываются лаем собаки, грохочут взрывы гранат и трещат автоматные очереди. Чихория смотрит сквозь черные деревья, раздутые осенними ветрами. Он угадывает, что творится в поселке. Там творится нечто страшное. Георгий хочет побывать там, но приказано рыть окопы и никуда не вмешиваться.
Взвод лейтенанта Невестина, замененный внутренними войсками, вернулся с подстанции, и Сергей стоит рядом с Георгием, следя за мечущимися в небе воронами. Его солдаты тоже роют окопы.
– Там какой-то ужас, – говорит бледный Невестин.
Чихория вздыхает и пытается распутать шевелящийся клубок сомнений. Клубок ворочается внутри тела и бередит нутро.
Невестин, с юным красивым лицом, смотрит на поселок, напрягая слух. Солдаты машут лопатами. На брустверы окопов тяжело падают мокрые комья земли.
– Там кто-то идет, – говорит Сергей.
– Где? – поднимает голову Георгий.
– Вон там, – показывает рукой Невестин.
Сквозь черные деревья видны люди. Их человек десять. Они быстро приближаются. Вскоре их уже можно различить. Это женщины и дети. Они почти бегут, иногда оглядываются назад. Детвора держится за юбки матерей, чтоб не отстать. Чихория и Невестин замечают, что за первой группой идет другая, а дальше и третья.
Издали они выглядят, как раздробленная колонна похоронной процессии.
Солдаты перестают копать и, опершись на черенки лопат, смотрят на приближающихся людей. Оба офицера стоят на выросшем бруствере окопов и напрягаются. Сжимаются какие-то пружины внутри их тел. Все молчат, глядя, как накатывается на окопы угрюмая, безмолвная, темная волна людей.
К остолбеневшему Невестину подбегает женщина без возраста в черном платье и с младенцем на руках, закутанным в синее грязное одеяльце. Она резко бросает куль со своим ребенком на грудь офицеру. Невестин невольно подхватывает на руки сверток и, выкатив глаза, смотрит в перекошенное злобой лицо матери.
– Держи! – кричит женщина, брызгая слюной в окаменевшего от неожиданности офицера. – Вы, русские, этого хотели, и вы это получили!
Посиневшие губы ее пляшут. Оскаленный рот сверкает золотыми фиксами. Она показывает нервной рукой на дымящийся поселок и кричит в лицо Невестину:
– Это не осетины убили моего сына! Это вы, гяуры, русские свиньи, его убили! Без вас бы этой резни не было! Без вас ни один осетин не вошел бы в дом ингуша! Вот теперь и держи подарок от ингушского народа!
Женщина снизу вверх тычет кулаком в посеревшие губы Невестина. Она не может его ударить: мешает куль с ребенком и расстояние до лица офицера – тот стоит на высоком бруствере и почти на голову возвышается над разъяренной матерью. Но тычки выводят Сергея из равновесия. Он поскальзывается на мокрой глине и падает на спину – в окоп. Чтобы не разбиться, инстинктивно разжимает руки и роняет сверток с малышом.
Вскрикивает женщина. Глухой стон прокатывается в толпе ее соплеменников. Бросаются солдаты на помощь. Невестин копошится в окопе, лихорадочно заворачивая в развернувшееся одеяльце не издавшего ни единого звука синего ребенка. Он не понимает, что ребенок мертв. Чихория это понимает. Он в оцепенении наблюдает вся сцену, не зная, что делать.
Остервеневшая мать кидается в траншею и вырывает из рук офицера свое мертвое дитя. Они прижимает его к груди и сползает спиной по стенке окопа вниз. Плечи ее вздрагивают от рыданий.
Невестин смотрит остановившимися глазами на притихших ингушей.
– Вы ее простите! – подходит к Чихории пожилая женщина. – Она с ума сошла от горя. Мужа убили, дом сожгли, а дитя в дыму задохнулось.
Георгий смотрит в слезящиеся глаза ингушки и спускается с бруствера ей навстречу.
– Я вижу, вы не русский. – Голос у женщины начинает дрожать, она закидывает руку назад и выводит из-за спины девочку лет пяти, одетую только в легкое платьице. – Вы нас поймете… Нас там убивают. Наших мужей, детей, дочерей! – Голос ее ломается, и из горла рвется сдавленный крик: – Спасите нас! Спасите детей наших! Они же ни в чем не виноваты!
Девочка, не выпуская из окаменевших кулачков длинную и просторную бабушкину юбку, дрожит и смотрит на Чихорию совершенно сухими большими глазами. Личико ее старо, как людское горе. Георгий не может оторвать взгляда от этого повзрослевшего детского лица и начинает снимать с себя ватную куртку.
– Укройся! – говорит он ребенку, шарахнувшемуся к бабушкиной ноге.
И только после этого поднимается над окопами бабий вой и плач.
– Давай беги за Иванченко, за замполитом!.. Кого из начальства увидишь – всех сюда! – кричит солдату оглохший, придавленный чужой бедой Чихория и начинает шарить по карманам в поисках курева, забыв, что сигареты – в куртке на окоченевших плечиках ингушской девочки…
Близится вечер. Мелкий осенний дождь сыплется на непокрытую голову ребенка, студит загоревшее красивое лицо Невестина, летит в распахнутые в крике и плаче рты спасшихся ингушей, на измазанную глиной сгорбленную над мертвым сыном спину женщины в окопе…
– Братья и сестры! – хрипит в гудящую толпу ингушей замполит полка майор Савинов, как хрипел с утра на другой стороне военного городка в толпу осетин. – Мы уважаем ингушский народ! Мы вас не дадим в обиду! Вы все будете эвакуированы на наш полигон, под охрану воинов Российской армии! Никто вас там не тронет! Но вести полк в бой на ваш поселок мы не имеем права. Борьба с бандитами возложена на милицию и внутренние войска!..
Над головами сбившихся в кучу людей взлетает гул недовольства. Проклятия милиции и осетинам повисают в сыром воздухе.
– У армии другие задачи! Наш полк, как и другие армейские части, тоже получил приказ! – задыхается в крике высохший от забот Савинов. – Мы должны этот приказ выполнить и потому не сможем защищать ваш поселок от бандитов!.. Сейчас подъедут наши машины! Вы погрузитесь в кузова и поедете на полигон! Там будет крыша над головой, там вас и покормят из полевых кухонь! Это все, что мы можем для вас сделать!..
Взлохмаченный Иванченко, измученный совещаниями и подготовкой к маршу на Чечню, курит со своими офицерами в стороне. Пожилая ингушка с выбившейся из-под платка серой прядью волос подходит к ротному и цепляется за его руку. Пятилетняя внучка, укрытая бушлатом Чихории, по-прежнему держится за юбку бабушки и смотрит большими черными глазами на изуродованное лицо Георгия.
– Товарищи офицеры! – всхлипывает ингушка. – Я знаю: ваше начальство может не разрешить вам это сделать, но умоляю – сходите в поселок и принесите нашим детям одежду и еду!
– Мы не сможем, мы не успеем, – бурчит Иванченко и вырывает свою руку.
– Офицер! Ты не русский, ты меня поймешь, – кидается к Чихории и прилипает к нему ингушка. – Мы достанем денег, мы после заплатим! – Она сползает по телу Георгия и опускается на колени в замешанное ногами сырое тесто земли. – Спасите, кого сможете! Там раненые есть, дети, старые люди!
– Я русский, – отвечает Чихория. – Но я вас понимаю. Встаньте!
– Входите в любой ингушский дом, – стонет ингушка. – Никто вас не осудит. В любой дом входите: там все соседи – русские и осетины – наших людей в подвалах прячут от бандюг и кударцев. Выведите ингушей, а то их всех поубивают! – захлебывается старуха. – На коленях прошу: спасите ингушей, спасите наших детей! Принесите хотя бы одежду и еду тем, кто оттуда вырвался!
Чихория поднимает женщину. Она качается от горя на ослабевших ногах.
– Не волнуйтесь. Сделаем, что сможем, – и смотрит на одетую в его бушлат девочку.
Иванченко рядом скрипит зубами и поглядывает на кричащего майора Савинова, осунувшегося за сутки до неузнаваемости.
До полуночи Чихория с солдатами, кланяясь пулям, бродит по чужим дворам, где одуревшие псы таскают в зубах кишки из развороченных человеческих тел. Взвод ищет по подвалам поселка укрывшихся ингушей и выводит их в полк. Из дымящихся, пропахших гарью домов взвод таскает одеяла, куртки и еду. Вой собак и свист свинца сопровождают Георгия и его подчиненных. Чужие слезы и стенания, чужие кровь и проклятия сопровождают солдат.
Измученные спасательной работой, до тошноты наглядевшись трупов, только глухой ночью добираются они до казармы, где ошалелый от предвоенного психоза Иванченко готовит роту к маршу на Чечню – отрезать от нее куски кукурузных полей и бывшие казачьи станицы для создания Ингушской республики.
VIII
Невыспавшиеся, с красными глазами и щетиной на лицах, со смятением в душах выступают наутро в путь солдаты и офицеры.
Колонна машин петляет по изнасилованной дороге. На перекрестках ее встречают и провожают посты военных и полувоенных людей в затасканных бронежилетах: внутренние войска, десантники, милиция, «народное ополчение»… Разбитое шоссе перегорожено железобетонными блоками. Грязные бронетранспортеры и боевые машины пехоты на обочинах покоятся в ямах, замышленных как окопы для техники. Костры дымятся под откосами. Шелудивые бродячие псы роются в пустых консервных банках.
В головной машине едет командир роты старший лейтенант Сашка Иванченко. Он держит на коленях заряженный автомат и готов к любым неожиданностям. Запруженная местными жителями дорога за Назранью не становится неожиданностью. Толстомордый «Урал» мягко, как в масло, въезжает в скопище людей и тормозит.
– Оккупанты, убирайтесь в свою Россию! – кричат ингуши и чеченцы высунувшемуся из окна Иванченко.
– Не пустим! – орут юноши с озорными глазами.
Чихория сидит в кабине
