хоть наблюдение веди хорошо. У нас на всех только три ночных прицела. Один у тебя. Гордись и отработай!
– Понятно. Как там наш раненый?
– Раненых уже двое. Рамазанов две пули в грудь схлопотал, – вздыхает Чихория. – Боюсь, не выживет…
– Ё-мое! – отрывается от «ночника» снайпер.
– И врач, собака, в шоке! – взводный кривится и сплевывает.
– Как – в шоке? – не понимает солдат.
– В шоке – как в жопе! – не сдерживается Георгий и слушает отдаленную перестрелку: где-то возле города воюют.
– Дай-ка мне винтовку, попробую достать хоть одного гада, – подвигается он к солдату.
Долго всматривается в безжизненные кусты, ждет, что качнется ветка или шевельнется ствол оружия. Но все мертво. Лишь эхо далекой пальбы да тяжелое дыхание солдата рядом тревожат ухо Чихории – напоминают, что мир вне зеленого прицельного круга живет и дышит.
У Георгия начинает слезиться глаз. Взводный готов уже отдать винтовку снайперу, но час его настает. Он замечает движение. Это взмахи чьей-то руки. Чихория прицеливается в то место, где к руке должно быть приделано тело врага. Он плавно нажимает на спусковой крючок, и приклад сильно толкает его в плечо отдачей выстрела. Георгий старается высмотреть результаты своего огня, но бетонную стену над ним начинают грызть пули автоматной очереди из кустарника. Свинцовая стайка пролетает над ним, вздыбливая легким сквознячком волосы на голове. Чихория прижимается к сырому бетону и лежит в раздумье: «Попал, не попал?» Темное влажное небо вспарывает осветительная ракета. Шипит и пенится в вышине, мертвенным светом озаряя сверкающую лужами крышу. Два автомата из кустарника поливают пристройку подстанции. Солдаты прижимаются к стенам, как к женщинам, отдавая холодному бетону тепло своих дрожащих тел.
– Сволочи! – шепчет Чихория врагу и ползет к дыре, ведущей на второй этаж, где захлебываются кровью его подчиненные.
Ракета умирает в черной пасти неба. Автоматы в кустах умолкают. Взводный в темноте окликает радиста:
– Дай мне Сосну! Доложить нужно.
Радист ковыряется в углу возле своего железного ящика, чтоб растормошить начальство радиоволной.
– Сосна? – Георгий старается говорить потише, чтоб не слышали атакующие, но внятно, чтоб разобрал абонент. – Докладывает Третий. Заняли объект в назначенный срок. Час назад подверглись нападению неизвестной вооруженной группы. У них снайперская винтовка и два автомата. Другие огневые средства пока себя не обнаруживали. Держим оборону. Объект под нашим контролем. У нас двое раненых. Оба тяжело. Один в шею, другой в грудь. Нужна срочная эвакуация…
Чихория прижимает к голове наушник, Сосна спрашивает, нельзя ли оказать помощь раненым на месте, ведь со взводом находится профессиональный врач. Взводный мнется, не зная, что ответить. Душа не пускает рассказать правду про медика.
«Стучать» на Джаканова Георгий не хочет.
– От него мало проку, – говорит он Сосне. – Ранения очень тяжелые…
Сосна, поразмыслив секунду-другую, отвечает, что сейчас послать за ранеными некого, пусть врач делает все возможное: «Продержитесь до утра».
– Есть продержаться до утра! – сдерживая эмоции, говорит Георгий и бросает микрофон с наушником на пол.
– Больно! – ворочает жерновами челюстей Рамазанов, кроша свои красивые зубы. – Больно!
Взводный на карачках ползет через всю комнату, мимо измученного страданиями Рамазанова, к лестнице. Добравшись до окаменевшего капитана-медика, толкает его скрюченное от шока тело.
– Джаканов, браток, я тебя умоляю – помоги ребятам! Помрут.
Джаканов всхлипывает.
– Я тебя понимаю, – Георгий садится рядом с ним на корточки. – У меня тоже жена и дети, родители старые и больные в городе. Даже не знаю, что с ними. Но я же не расплавился, держусь. А бойцы тем более.
Чихория закуривает.
– Я никому не скажу, что ты испугался. Дело житейское, с кем не бывает. Но мужики ведь к утру дойдут, кровью истекут. Нам с тобой отвечать. Приедут их родители, как мы с тобой будем в глаза матерям смотреть? Они же нас разорвут от горя. А?
Георгий замолкает, прислушивается к стонам Рамазанова и шепоту солдат у амбразур. Стрельбы нет.
– Дай курнуть, – поднимает голову Джаканов, забыв, что у самого есть в кармане курево.
Чихория сует в его трясущуюся руку недокуренный бычок.
Капитан затягивается шкворчащей сигаретой, и Георгий видит его мокрое лицо с запухшими глазами.
– Пойдем, дорогой! – берет под руку капитана и тащит. – Поднимайся! Соберись! Ребята тебя ждут, надеются…
Джаканов распрямляет затекшие ноги, хрустя суставами, и идет за взводным, цепко держа в кулаке мокрый край его бушлата…
Пока медик возится возле раненых, включается за пустырем движок «жигуля». Георгий старается высмотреть свет фар. Но машина, захлопав дверцами, уходит вдаль без огней. Урчание мотора растворяется в треске далекой перестрелки…
– Посветите мне! – просит медик, и Чихория начинает жечь спички над восковыми перекошенными лицами раненых солдат.
Мелкий дождь шуршит на крыше, заставляя пулеметчика и снайпера дрожать от холода. Но стылые их тела не тронуты пулями.
Солдаты понимают это и не жалуются. Впереди длинная дождливая ночь.
Раненых перетаскивают в подсобку старого здания, и Джаканов при электрическом свете до утра колдует над ними, пачкаясь чужой кровью.
Чихория до рассвета бегает со своего поста к врачу, интересуясь состоянием солдат.
– Джаканов, родной, не дай мужикам помереть! Я тебя в задницу поцелую, если выживут, – говорит он уже забывшему страх медику и снова уходит в пристройку…
Утром еще моросит, когда на смену Чихории и его людям приезжает на грузовике лейтенант Сергей Невестин со своим куцым вторым взводом.
У Невестина красивое молодое лицо и полный юношеского боевого азарта взгляд. Он видит, как в кузов грузят раненых солдат, и бледнеет:
– Живы?
– Живы, слава Богу и врачу, – говорит Георгий и трет усталые, красные глаза.
– Обслуживающий персонал подстанции есть? – спрашивает Невестин.
– Пока нет. Возможно, и не будет. Но там все на автоматике работает.
Георгий рассказывает Сергею о ночном бое и учит, как правильно обороняться.
Оба офицера бродят по пустырю в поисках следов нападавших.
Находят пустые гильзы и кусок окровавленного бинта. Они видят кровь врага. Георгий понимает, что это итог его выстрела из снайперской винтовки, и радуется своей меткости. Он впервые в жизни пролил чужую кровь. В бою. Георгий не думает об этом долго и остро. Он устал…
VI
В кузов «Урала» лезут продрогшие за ночь солдаты взвода Чихории с почерневшим от стрельбы оружием. Джаканов направляется к кабине, берется за ручку дверцы, но Невестин окликает его:
– Товарищ капитан, вам просили передать приказ – оставаться здесь с нашим взводом!
Врач поворачивает к офицерам удивленное лицо, вздыхает и опускает плечи. Он долго смотрит себе под ноги. Затем достает из кармана авторучку и блокнот, вырывает оттуда лист и садится на подножку машины, пристроившись писать.
Чихория и Невестин наблюдают за ним молча.
– Георгий! – зовет взводного Джаканов. – Эту бумажку передашь вместе с ранеными нашим ребятам в медбате. Здесь написано, что я им делал, и перечислены препараты, в которых я сейчас нуждаюсь. Пусть передадут мне при первой же возможности… Мало ли что тут еще будет.
Чихория берет листок и обнимает врача, прижавшись своим побитым, заросшим щетиной лицом к гладкой азиатской щеке капитана.
– Джаканов, спасибо тебе! – Голос Георгия дрожит. – Я всем расскажу, какой ты молодец.
– Да ладно! – вздыхает медик. – Извини, что я сдрейфил вначале.
Он поворачивается к Невестину, делает к нему пару шагов и протягивает руку:
– Ну что, будем знакомиться? Я Джаканов, из медбата…
Чихория садится за руль, хлопает дверцей и запускает двигатель. Водитель с перевязанной шеей лежит в кузове, смотрит в сочащееся влагой небо и начинает засыпать. В его раскрытый рот падают мелкие капельки дождя…
Чихория рулит к медбату. В кузове раненые, уставшие от боли, стонут в беспамятстве. Черный дым пожаров стелется над крышами поселков. Воют и скулят во дворах недобитые собаки. Георгий не слышит этого звериного плача. «Урал» с запотевшим от дождинок лобовым стеклом глушит своим ревом все живое. Только автоматная трескотня царапает слух.
Возле КПП своей части он притормаживает. Перед воротами огромная толпа осетин – мужчин и женщин – с горящими глазами.
Они машут кулаками и требуют оружия. Заплаканные, онемевшие дети сидят у матерей на руках, сгорбившись от рева людей. Осатаневший от диалога с народом майор Савинов, заместитель командира полка по воспитательной работе, стоит на горбатой спине бронетранспортера и, воздев руки к простуженному небу, хрипит:
– Братья и сестры! Мы не можем вам дать оружие!.. Мы сделаем все возможное, чтобы защитить вас и ваших детей от ингушских экстремистов!.. Наши офицеры и солдаты…
Объяснения его тонут в гуле. Две сотни распахнутых темных ртов обстреливают Савинова. Высохшая, как мертвое дерево, женщина в черном платке взбирается к нему по борту бронетранспортера. Чихория пришпоривает своего железного коня и едет в медбат…
– Старлей, золотой мой! – говорит Георгию хирург с воспаленными от бессонной ночи глазами. – Что я с ними буду делать?! У нас ни врачей нет, ни места в палатах. Операционная загружена под завязку. Гони своих ребят сразу в гарнизонный госпиталь!
Он становится на колесо
