Описав северо-восточный сахалинский берег, Крузенштерн на своем корабле обогнул северную оконечность Сахалина и направился на юг, к устью Амура.
Судно продвигалось вперед очень осторожно. Матросы все время измеряли глубину. Когда лот показал глубину 11 метров, Крузенштерн приказал положить судно в дрейф.
Тем временем лейтенант Ромберг должен был спустить шлюпку и отправиться на ней в разведку к югу. Крузенштерн велел ему плыть вдоль сахалинского берега до ближайшего мыса, а затем повернуть в сторону материка. При этом было приказано все время измерять глубину.
Однако Ромбергу не удалось в точности выполнить поручение своего начальника. Когда шлюпка находилась не более чем в 3 милях от ближайшего мыса, она внезапно перестала двигаться вперед, несмотря на все усилия гребцов. Более того, ее стало относить назад. Ромберг определил, что какое-то сильное течение, идущее навстречу шлюпке, мешает ей плыть дальше. Измерили глубину. Она оказалась 6,5 метра. Один из матросов попробовал воду на вкус. Вода была пресной.
Ромберг не решился делать никаких заключений. По возвращении он обо всем подробно доложил руководителю экспедиции.
Но и Крузенштерн не стал вести больше никаких исследований. Ему казалось, что все достаточно ясно. Ведь до него два опытных исследователя безуспешно пытались проникнуть в устье Амура с юга. А он двигался с севера и тоже безуспешно. Поэтому Крузенштерн возвратился в Петропавловск-на-Камчатке и оттуда отплыл к берегам Южного Китая, где должен был встретиться с Лисянским.
А в отчете о плавании он написал:
«Испытания, учиненные нами, не оставляют сомнения, что Сахалин есть полуостров, соединяющийся с Татарией перешейком…» Вход же в Амур, по мелководности его лимана, не доступен для больших кораблей.
Впоследствии в своей книге, посвященной первому кругосветному плаванию, Крузенштерн так объяснял, почему не повторил попытки добраться до устья Амура. Он писал, что сильные течения, встреченные им в этих местах, опасения, чтобы дальнейшими исследованиями не навлечь подозрение китайского правительства и тем не повредить кяхтинской торговле, и, наконец, опасение, чтобы не столкнуться с китайской силой, наблюдавшей за устьем реки Амура, о чем предупреждали его на Камчатке, были причиной того, что он не в точности исполнил полученные инструкции.
Крузенштерн не знал, что его опасения были напрасны. Устье Амура никем не охранялось и никому не принадлежало. Никаких китайских поселений там не было.
Крузенштерн лишь повторял то, что он слышал еще в Петербурге и о чем его предупреждали на Камчатке. Ведь русское правительство было убеждено, что в Приамурье находятся китайские поселения и китайская охрана. Об этом говорилось в донесениях русской дипломатической миссии из Пекина, столицы Китайской империи. А кроме того, директор русских чайных караванов Владыкин рассказывал, что он слышал в том же Пекине о существовании в устье Амура китайской флотилии с экипажем в четыре тысячи человек. Эта флотилия будто бы находится там специально для охраны устья реки.
Получая такого рода сведения, русское правительство очень осторожно относилось к Приамурью. И никто даже не подозревал, что этот край на самом деле никогда не принадлежал Китайской империи.
Там не было никаких других жителей, кроме коренного населения, в том числе гиляков.
Минуло несколько десятков лет со времени плавания Крузенштерна. Мало кто с тех пор интересовался Сахалином, Татарским заливом, устьем реки Амур. Все как будто казалось ясным, ничего нового уже нельзя было добавить.
Однако волей-неволей русскому правительству пришлось снова вернуться к этому вопросу. Дело в том, что в те времена дальневосточные окраины России были отсталыми, слабо развитыми. Они не имели прочной связи не только с Центральной Россией, но даже и с Сибирью. Связать Дальний Восток с Сибирью, а тем самым и с Центральной Россией, можно было только используя Амур. Полноводная река начиналась в Забайкалье от слияния Шилки и Аргуни и текла на восток, впадая в Охотское море. Если наладить по ней регулярное судоходство, то установилась бы прочная связь с охотским побережьем и Камчаткой. А это было важно не только для развития дальневосточных областей, но и для обеспечения их безопасности, так как англичане, французы, а позже и американцы стали проявлять повышенный интерес к Дальнему Востоку. Вот какие причины побудили русское правительство снова заняться Приамурьем.
Неужели устье Амура, такой могучей полноводной реки, не судоходно? Трудно было поверить, хотя все авторитеты в один голос утверждали, что это так.
В 1844 году штурман Гаврилов попытался отыскать вход в устье Амура. Он подошел к самому устью на небольшом бриге «Константин», но войти в Амур не смог. Правда, Гаврилову удалось войти в устье на лодках, но тщательных исследований он не произвел.
О результатах плавания Гаврилова было послано донесение в Петербург. Тогдашний министр иностранных дел доложил царю, что «устье реки Амура оказалось недоступным для мореходных судов, ибо глубина на оном от 1,5 до 3,5 фута (0,4 до 1 метра) и Сахалин — полуостров; почему река Амур не имеет для России никакого значения».
Такой вывод, конечно, был поспешным — ведь Гаврилову не удалось исследовать Амурский лиман. Но в царских канцеляриях никому до этого не было дела… На докладе о плавании Гаврилова царь Николай I наложил резолюцию: «Весьма сожалею. Вопрос об Амуре, как реке бесполезной, оставить». Эти слова фактически запрещали впредь исследовать Амур.
Однако нашелся человек, который смело поставил под сомнение уже решенный вопрос. Геннадий Иванович Невельской, капитан-лейтенант русского военного флота, еще учась в Морском корпусе в Петербурге, интересовался Дальним Востоком и прочел о нем много книг и трудов.
Окончив Морской корпус, Невельской плавал на Балтийском, Северном, Белом и Средиземном морях, служил на корабле «Беллона», на котором известный русский путешественник Ф. П. Литке обучал морскому делу великого князя Константина, тогда еще девятилетнего мальчика.
Все предвещало Невельскому блестящую карьеру. Его произвели в капитан-лейтенанты. Однако молодой офицер не прельстился легкой придворной жизнью. Он предпочел другую жизнь, полную трудов и опасностей, но зато обещавшую принести пользу отечеству, умножить его славу и могущество.
Невельской не оставлял мысли об исследовании Амурского лимана. Он никак не мог себе представить, что устье такой полноводной реки несудоходно. Ведь никто не доказал этого окончательно, никто по-настоящему не исследовал Приамурья.
В 1847 году Невельской принял командование небольшим суденышком «Байкал», на котором перевозили грузы из порта в порт в Охотском море. Невельской решил использовать «Байкал» для выполнения своих планов. С великим трудом ему удалось добиться разрешения правительства исследовать устье Амура. Преодолеть косность царских чиновников оказалось куда труднее, чем бороться со стихией в открытом море. Но благодаря упорству и энергии Невельской добился своего, и в августе 1848 года грузовой транспорт «Байкал» отплыл из Кронштадта на Камчатку.
Через восемь с половиной месяцев «Байкал» подошел к Петропавловску-на-Камчатке. А спустя еще две недели Невельской наконец достиг своей заветной цели — отплыл к берегам Сахалина. Сделал он это фактически самовольно. Инструкция, по которой он должен был действовать, еще не дошла до Петропавловска-на-Камчатке. Нарушение дисциплины грозило крупными неприятностями по службе. Однако ничто не остановило Невельского.
Обогнув северную оконечность Сахалина, «Байкал» двинулся к югу. Приблизившись к отмелям, Невельской начал искать какой-нибудь вход в Амурский лиман. После нескольких неудачных попыток он смог наконец, продвигаясь вдоль материкового берега, ввести судно в лиман. Здесь Невельской поставил «Байкал» на якорь. Теперь можно было начинать обстоятельное обследование устья реки. Но «Байкал» для такой экспедиции не годился.
«Встреченные… неправильные и быстрые течения, лабиринты мелей, банок и обсыхающих лайд (то
