сказать Ольге. Про мать Анастасию и про Москву. Ольга толком не слушала и истерично убеждала отца, что сейчас приедут врачи и все будет хорошо. Он ни в коем случае не умрет. Он просто не может умереть, иначе что ей тогда делать? Юрий Рудольфович слабеющей рукой пытался показать на дверь комнаты. Синеющие губы что-то шептали. Тетя Зоя разобрала только одно слово: «гадина». Потом им показалось, что он перестал дышать. Ольга захлебнулась криком. Тетя Зоя рванула ее за руку так, что она чуть не упала:
– Слушай сюда, девка. Не знаю, за что ты его, только я ничего никому не скажу. Уходи отсюда немедленно! Слышишь? Бери билет и уезжай.
Ольга с истеричным плачем мотала головой из стороны в сторону и кричала, что это не она…
Милиция прибыла раньше, чем «скорая». Врач, находившийся в составе следственной бригады, обнаружил, что потерпевший жив. На короткое время ему удалось привести его в чувство. На вопрос следователя, кто ударил его ножом, он вполне внятно прошептал: «Дочь». Увидев перед собой Ольгу, слабо улыбнулся, потом лицо его приняло тревожное выражение, и он с надрывом зашептал: «Нет… нет… нет…» Потом потерял сознание и больше в него не приходил. Умер по дороге в больницу.
– Ольгу арестовали за убийство отца? – спросила я замолчавшего Листратова.
– Арестовали, – очнувшись от своих размышлений, откликнулся он. – Но не за убийство. К уголовной ответственности она была привлечена по статье сто одиннадцатой Уголовного кодекса – причинение тяжкого вреда здоровью, опасного для жизни… В конечном счете, она его, конечно, убила. Но убийство считается таковым только в том случае, если смерть явилась, как бы это тебе попроще объяснить… прямым и моментальным результатом.
– Можешь не напрягаться. Я поняла: пуля в лоб или нож в сердце – это убийство, в том случае, если потерпевший помер сразу, не мучаясь планами отмщения.
– Не думаю, что над этим можно шутить. Впрочем, ты права. – Он взглянул на часы и забеспокоился: – Из дома выгонят. Давай рассказывай, о чем умолчала, и я полетел…
Досказывала я быстро и уверенно. К концу рассказа глаза у Листратова приняли сначала изумленное, а потом и злое выражение. Я сразу поняла, что муж у меня очень хороший и выдержанный человек. Призвав его на кухню в качестве свидетеля, Виктор Васильевич неожиданно для меня рявкнул: «Димка! Какой бес тебя попутал жениться на этой ненормальной? Она ж нас всех в гроб вгонит!» Он еще много чем возмущался – так, как будто пару часов назад не выталкивал моего мужа из кухни и не пытался его примирить со мной как с неизбежным несчастьем. Димка, по-моему, тоже удивился, но спорить с Листратовым не стал. По крайней мере, он не орал так, как Виктор.
На крик прибежала Алена. Листратов обрадовался:
– Иди, иди сюда, ребенок. Посмотри внимательно на свою маму… – Тут он запнулся. Очевидно, придя к выводу, что непедагогично давать нехорошую оценку родителям в присутствии детей, Виктор Васильевич кашлянул в кулак и продолжил: – Она у тебя хорошая, только… Как бы это выразиться…
– Шлепнутая пыльным мешком из-за угла! – радостно подхватила дочь. – У нее дурная наследственность – тетя в Тамбове. Тоже шлепнутая… И я такая же буду. Самый умный у нас в семье – Славка. Удрал к бабуле и горя не знает. Пойти ему позвонить, чтобы зря не учился – все равно кретином вырастет.
– Да, Леночка. Пойди позвони, – одобрил Листратов. – Скажи ему, чтобы он еще и завтра там пожил. И тебе бы, деточка, не мешало проведать бабушку.
– Дядя Витя, я не могу. – Голос у дочери стал серьезным и печальным. – У меня нет красной шапочки. Белая есть, голубая есть. Даже зеленой обзавелась, а вот красной – увы… Ну, я думаю, вы тут сами разберетесь, кто у вас поумнее будет. Я ушла…
– Ирина, ты меня извини. Сорвался. – Листратов казался сконфуженным. – Но неужели же тебе не пришло в голову, что ты натворила?
Я пожала плечами. Как ни странно, но обидно не было. Если Виктор так разошелся – значит, есть причина.
– Тогда очередной вопрос. Ты решила устроить встречу в воскресенье. Почему?
– Так просто. Подумала, что Татьяне с Сергеем надо прийти в себя, нам с Наташкой отдохнуть. У меня стирки накопилось, семью забросила… Ну и с новыми силами… Да что я такого сделала?
– Я наслышан о твоей хваленой интуиции. Но она погибнет вместе с тобой просто потому, что у тебя очень плохо с логикой!
– То есть как погибнет? Мне в понедельник на работу. Меня шеф убьет!
Краем глаза я успела заметить, как Димка шагнул ко мне. Кажется, он решил меня защищать. Только еще не разобрался от кого…
– Ты сегодня позвонила этому Тимошенко, так? – менторским тоном процедил Листратов, и я поспешила это подтвердить. – Он уверял, что никому ключи от машины Королькова не передавал и лично отогнал ее в ремонт, так?
И чего заладил «так» да «так»?
– Ну так. Дальше что?
– Ты сообщила ему, что по дороге в ремонт на этой автомашине был совершен умышленный наезд на женщину, в результате которого она погибла. Это его не испугало, и он по-прежнему настаивал на том, что ключи никому не доверял. Так?
Я молчала, выжидательно глядя на Листратова. Он продолжил:
– А теперь поставь себя на его место и реши, что ему делать дальше?
На месте Алексея Тимошенко мне не понравилось. Но чем больше я размышляла, тем больше его положение казалось мне лучше, чем мое собственное. Я испугалась. Тимошенко, получив от меня убийственную информацию, наверняка попытался бы ее проверить. Он связался с убийцей и сообщил подробности своего разговора с ненормальной бабой. На его телефоне определитель номера. Значит, вычислить меня не трудно…
– Димка! – засуетилась я. – Ты, случайно, не захватил с дачи лом?
– Зачем? – слегка опешил муж.
– Ну ты говорил что-то про ремонт нашей машины… С Борисом.
– Ломом?.. А! Так это шутка. Борис подумывает сменить Натальину «Ставриду» на «Шкоду», да боится, она на ней шкодить будет, в смысле, гонять. Я ему посоветовал купить ей «Жигули». Наши машины, в отличие от импортных, можно и ломом ремонтировать…
– Номер телефона этого Тимошенко сохранился? – бесцеремонно встрял в разговор о ломе Листратов.
– А як же! – ответила я по Наташкиной привычке и тут же поправилась: – Конечно, сохранился…
Листратов вышел в соседнюю комнату и долго кому-то названивал. Потом вернулся, сел и забарабанил пальцами по столу. Все молчали. Стук действовал раздражающе, но мешать Листратову я побоялась. Все- таки он меня почти спас. Оказалось, что не только меня. Минут через пять, которые в моем сознании превратились в вечность, раздался звонок.
– Это меня! – опередил всех Виктор Васильевич.
Услышанное привело его в хорошее настроение, и он, положив трубку, облегченно вздохнул:
– Ты чуть не отправила на тот свет человека. Догадайся с трех попыток – кого и почему?
Надо сказать, что смысл сказанного Виктором Васильевичем совсем не гармонировал с его благодушной улыбкой. Я мгновенно поняла – это Алексей Тимошенко. Паренька удалось спасти от возможной смерти, поэтому Виктор так благодушен.
– Я редкая идиотка! Это же элементарно! Нет, я просто общественно опасный тип… типша. Одним словом, дура раритетная!
– Димка! – крикнул Листратов. – Быстро диктофон! Что? Нету? Тащи магнитофон… Погоди, не тащи. Она притихла. А жаль – сама призналась.
Пришлось согласиться с тем, что я окончательно потеряла бдительность. Опустилась до самообзывания в общественном месте – на кухне, в присутствии посторонних… Ну не важно, все равно людей. Пусть и не посторонних. И главное, теперь не известно, что делать дальше.
Листратов взял инициативу в свои руки.
– А дальше делаем так: меняем время и место встречи. А это значит – ты решила приятно провести
