Празднества продолжались беспрерывно две недели. Это было для многих утомительно. Император и императрица проводили долгие часы, принимая поздравления и целования руки. Мария Федоровна слышала, что у Екатерины в день коронования от поцелуев распухла рука, и была очень расстроена, что ее рука никак не распухала.
Коронация ознаменовалась щедрой раздачей чинов, орденов и крестьян (более 82 000 душ).
Власть и ужас перемен
Обычного ликования, подобающего такому случаю, при вступлении Павла на престол не было. В армии, и особенно в офицерских кругах, царили уныние и скорбь. Валишевский приводит слова одного из офицеров, Саблукова, который пишет: «Важнейшие обитатели столицы пребывали в немом ужасе. Страх и всеобщая ненависть, внушенные Павлом, точно пробудили в этот момент любовь и сожаление, заслуженные Екатериной».
Царствование Павла началось с расставления на улицах караульных будок, выкрашенных на прусский манер в бело-черные цвета, с часовыми в них. Об этом свидетельствует князь Петр Михайлович Волконский, который говорил, что в ту же ночь встретил у ворот Зимнего дворца Наследника, который в сопровождении Аракчеева расставлял новые будки и часовых.
Новое царствование с первых же дней стало отрицанием предыдущего. Началась беспощадная ломка всего созданного усилиями Екатерины.
Граф А.Р. Воронцов писал: «Вообще сказать можно, был хаос совершенный». Великолепный двор Екатерины от появления гатчинских любимцев, по выражению князя Ф.Н. Голицына, как будто обратился весь в казармы. Державин отмечал, что «тотчас все приняло новый вид, зашумели шпоры, ботфорты, тесаки и, будто по завоеванию города, ворвались в покои везде военные люди с великим шумом»{238}. Перемены происходили с неимоверной быстротой.
Князь Чарторыйский свидетельствует, что «все переменилось меньше чем через день: костюмы, лица, наружность, походка, занятия». Тот же офицер Саблуков пишет: «Милостивый Боже, какие костюмы! Несмотря на нашу печаль о смерти императрицы, мы держались за бока со смеху при виде этого маскарада». Современные очевидцы пишут, что блеск и величавость дворца померкли, везде были солдаты с ружьями, а повелевали теперь какие-то незнакомые люди. Все это было похоже на вражеское нашествие. Столица приняла вид немецкого города. Если ранее круглые шляпы запрещались только в Павловске и Гатчине, то теперь полицейские на улицах срывали круглые шляпы с прохожих, рвали их на куски, срезали полы фраков, сюртуков и шинелей. Насилию подвергся даже племянник английского посланника Витворта. Указ, запрещавший носить круглые шляпы, высокие сапоги, длинные панталоны, башмаки с завязками и предписывавший носить треуголку, зачесанные назад напудренные и заплетенные в косу волосы, башмаки с пряжками, короткие панталоны, стоячие воротники и др., был опубликован 13 января 1797 г., т. е. только через два месяца после смерти Екатерины, что говорит о том, что на самом деле перемены не были такими скоропалительными, как представляются некоторыми современниками.
Страх в обществе
Любимое место работы императора — плац-парад. Там и его канцелярия, и аудиенц-зал и суд. Все — от генерала до поручика — должны были являться на плац-парад каждое утро, и не знали, что их ожидает. Каждый неверный шаг мог обернуться ссылкой или увольнением со службы. Предполагая худшее, офицеры приходили в сопровождении слуг с чемоданами, а кибитки стояли поодаль, готовые везти «провинившегося» в крепость или ссылку.
К. Валишевский приводит слова князя Кочубея: «Тот страх, в котором мы здесь пребываем, нельзя описать. Все дрожат… Доносы, верные или ложные, всегда выслушиваются. Крепости переполнены жертвами. Черная меланхолия охватила всех людей…». Иностранка госпожа Виже-Лебрен писала: «Не имея возможности предвидеть, куда приведет безумие, связанное с произволом, все жили в постоянном страхе. Дошли до того, что перестали принимать у себя гостей. Если принимали нескольких друзей, то заботились закрыть ставни, и в дни балов было условлено отсылать кареты домой»{239}.
Когда Павел появлялся на улице, народ прятался. Павел знал о том, какое впечатление он производит, и даже находил в этом удовольствие.
Невестка писала матери про Павла: «… я вас уверяю, что, за исключением нескольких офицеров, народ в массе его ненавидит… Представьте себе, мама, он велел бить однажды офицера, наблюдавшего за припасами на императорской кухне, потому что вареная говядина за обедом была нехороша! Он приказал бить его у себя на глазах, и еще выбрал палку потолще…».
Меры строгости доведены были до того, что Петербург фактически оказался на осадном положении. К концу 1800 г. Павел становился все более мрачным и подозрительным. Он вдруг усмотрел, что через ввозимые из-за границы книги наносится «разврат веры, гражданского закона и благонравия». 18 апреля 1800 г. высочайшим указом Сенату запрещалось привозить из-за границы книги, «на каком бы языке оные ни были без изъятия, равномерно и музыку».
Унижение русской армии
После того как Павел занял престол, он перевел свои гатчинские войска в Петербург. Все офицеры и солдаты переводились в гвардию.
Гатчинцы получали привилегии и преимущества, и им оказывалось предпочтение в связи с преобразованиями всей армии. Нравственные устои русской армии презирались, имели место оскорбительные выходки по отношению к другим частям армии. Аракчеев, произведенный из полковников в генерал-майоры и назначенный комендантом Петербурга, во время смотра Екатеринославского гренадерского полка назвал знамена, прославленные в Турецкую войну, «екатерининскими юбками».
Ветераны негодовали. Про гатчинцев один из современников писал: «Это были по большей части люди грубые, совсем необразованные, сор нашей армии: выгнанные из полков за дурное поведение, пьянство, трусость… Между сими подлыми людьми были и чрезвычайно злые… Когда, наконец, счастье им тоже улыбнулось, они закипели местью: разъезжали по полкам, везде искали жертв, делали неприятности всем, кто отличался богатством, приятной наружностью или воспитанием, а потом на них доносили»{240}.
Полководец А.В. Суворов не одобрил военные реформы нового императора и выразил к ним свое отношение известным изречением: «Пудра не порох, букли не пушки, коса не тесак, я не немец — придворный русак». Он также открыто негативно относился к плац-парадам, чем особенно навлек гнев Павла на себя. В январе 1797 г. ему был объявлен выговор. Суворов удалился в свое имение в Кобрино на Волыни и подал в отставку.
В течение четырехлетнего царствования вместе с Суворовым, Румянцевым и лучшими представителями Генерального штаба подверглись увольнению 7 фельдмаршалов, 333 генерала и 2261 офицер.
Армейская одежда
При Екатерине Потемкин осуждал пышное обмундирование европейских армий. Он говорил: «Завиваться, пудриться, заплетать косы — разве это дело солдата? У них нет камердинеров!». Павел же
