патриция Джованни Мочениго, нанявшего его для обучения искусству памяти. Мочениго принадлежал к правящей элите Венецианской республики, в 1583 г. входил в состав Совета мудрых по ересям, контролировавшего деятельность венецианской инквизиции. Поэтому не исключено, что этот аристократ, выдавший Бруно год спустя инквизиции, с самого начала действовал как ее агент-провокатор.
Венеция того времени находилась в зените своего расцвета. В республике пользовались уважением науки, процветали разного рода научные общества и академии. Венеция, торговавшая не только с католическими государствами, но и протестантскими и мусульманскими, относилась весьма снисходительно к еретическим учениям, к писателям, ученым и философам, выступавшим с критикой церкви. Венеция была одним из крупнейших в то время издательских центров в Западной Европе, причем там издавались не только ортодоксальные богословские сочинения. Республика открыла двери многим иудеям, бежавшим из Испании.
Правда, в Венеции действовала и инквизиция, но это была своего рода политическая полиция, защищавшая в первую очередь интересы Венецианской республики.
Учрежденная в XV веке венецианская инквизиция вначале возглавлялась тремя инквизиторами, являвшимися членами Совета десяти, которому принадлежала верховная власть в республике. По его поручению они занимались шпионажем.
В отличие от других инквизиций, венецианская не устраивала аутодафе, да их и негде было устраивать в Венеции, а тайно расправлялась со своими жертвами. Их содержали в тюрьме, примыкавшей к дворцу дожей. Там же их и казнили, бросая трупы в канал. Иных приговоренных к смерти вывозили на гондоле в море, где ее поджидала другая гондола, в которую предлагали перейти осужденному. Как только он становился на доску, которую перебрасывали между гондолами, гребцы брались за весла и жертва исчезала в воде.
Тюрьма венецианской инквизиции, где содержался после ареста Джордано Бруно, сохранившаяся без особых изменений, так описана в воспоминаниях русского путешественника начала XIX в.: «Возвратясь из придворной церкви через залы сената и четырех портиков, входишь в самое страшное отделение дворца, в палату десяти таинственных правителей республики и трех инквизиторов… В преддверии залы, где сидели письмоводители и обвиняемые ждали суда, а осужденные — приговора, сохранились еще львиные пасти или отверстия для приема доносов… Дубовая дверь вроде шкафа ведет в небольшую комнату, которую избрали для своих совещаний три инквизитора, и одна только уцелевшая на стене картина, с фантастическими изображениями всякого рода казней, украшает это страшное средоточие управления республики.
Около покоя инквизиторов есть несколько тесных проходов в кельи, где хранились архивы и совершались иногда пытки; в одном углу — роковая дверь, которая из одного места одновременно вела и на горькоименный мост вздохов, в темницу, что за каналом, и в глубокие подземелья дворца, и под свинцовую крышу, в пломбы,[376] где томились жаром узники. Однако последнее заключение не было столь ужасно и назначалось для менее важных преступников… И надобно сойти на дно колодцев, чтобы там постигнуть весь ужас сих темниц, где в сырости и совершенном мраке изнывали жертвы мщения децемвиров (Членов Совета десяти) и где пропадали без вести навлекшие на себя их подозрения. Еще видно каменное кресло, на которое сажали осужденных, чтобы удавить их накинутою со спинки кресла петлею, и то отверстие сводов, куда подплывала гондола, чтобы принять труп и везти его в дальний канал Орфано для утопления…».[377]
В XVI в. венецианская инквизиция возглавлялась папским нунцием, патриархом Венеции и собственно инквизитором. Первого назначал папа, остальных — дож республики. В провинциальных трибуналах инквизиции заседал один из трех выделенных для этого сенаторов. Сенатор открывал и закрывал заседания, накладывая вето на решения трибунала, нарушающие, по его мнению, интересы республики, следил, чтобы от сената ничего не было утаено, разрешал и запрещал опубликование документов, исходящих от церкви, в том числе папских булл.
Деятельность венецианской инквизиции не вызывала особого восторга в Риме. Папа Пий IV жаловался, что «синьория не проявляет достаточной строгости в случаях ереси, обнаруженных в Венеции, Вероне и Виченце. Необходимо проявить больше суровости и применить лучшие лекарственные средства, чем до сих пор. Государство находится в непосредственной близости с еретическими странами. Надлежит принять меры предосторожности, чтобы эта чума не проникала через границы. Если обнаружится ересь, она должна быть беспощадно караема. Доказательством, что до сих пор не применялись надлежащие меры, является пребывание в Падуе многих немецких студентов, открытых еретиков, заражающих других и злоупотребляющих терпимостью».[378]
Папство стремилось подчинить венецианскую инквизицию своему контролю. В 1555 г. Павел IV через верховного инквизитора (главу конгрегации св. канцелярии) Микеле Гизлиери пытался прибрать венецианскую инквизицию к рукам. Гизлиери направил в Венецию инквизитора кардинала Феличе Перетти, снабдив его инструкциями, в которых, между прочим, говорилось следующее:
«Главная обязанность судилища инквизиции состоит в том, чтобы защищать дело и честь бога против хулителей, чистоту святой католической религии против всякого зловония ереси, против всех, кто сеет схизму, будь то в учении или в лицах и делах ее. Ей подобает всегда бодрствовать на страже неприкосновенности церкви и прав святого апостолического престола…
Особенно тщательно следует подбирать тайных шпионов из числа людей, которым можно доверять. Они должны сообщать о соблазнах, имеющих место в городе Венеции как среди мирян, так и среди духовных лиц, о кощунствах и других преступлениях против святынь.
Генеральный инквизитор подчинен не нунцию, а высшей инквизиции Рима и находится в непосредственном подчинении его святейшества, нашего повелителя. Ввиду этого необходимо, из уважения к первосвященнику, осведомлять обо всех значительных событиях, происходящих ежедневно, в особенности, если совершается что-либо, имеющее интерес для святого престола…
Венецианцы ненавидят трибунал инквизиции, так как они заявляют притязания властвовать над церковью, а это не согласуется с порядками и статусами инквизиции. Кроме того, они любят разнузданную свободу, которая чрезвычайно велика в этом городе Венеции, и относятся с пренебрежением к учению религии и догматам. Многие живут не так, как подобает христианам. Но будет весьма печально, если порвется слишком натянутая нить; как бы это не явилось причиной каких-нибудь маленьких или даже больших осложнений…
Разумеется, интересы бога следует отстаивать. Ввиду этого господь пожелал, чтобы его слуги ополчились против всякой людской испорченности в этом мире. Необходимо выступать с настойчивостью и усердием против разнузданности, которая, к сожалению, весьма велика в Венеции. Необходимо в некоторых случаях закрывать глаза на притязания венецианцев вмешиваться в церковные дела, ибо само божественное провидение укажет средства, при помощи которых святой престол вырвет с корнем эти безобразия, причиняющие большой ущерб святой церкви. А так как невозможно сразу искоренить все злоупотребления, то нужно заботиться, чтобы зло по крайней мере не усиливалось. А если представится случай обломать какую-либо ветвь этой пресловутой власти, то не следует упускать его. Надо идти навстречу такому случаю со всей решимостью, которая не противоречит благоразумию…
Обо всем, что происходит, надлежит представлять особые сообщения трибуналу Рима, но не теряя времени на описание подробностей, ибо часто утрачивается, так сказать, добрая воля при исполнении решений, если обращается слишком много внимания на доклады. Когда есть возможность, надо применять свои средства для врачевания зла в обыкновенных делах, не ожидая предписаний из Рима…»[379]
Хотя Перетти не удалось подчинить венецианскую инквизицию контролю священной канцелярии, тем не менее ее наличие представляло несомненную опасность для Джордано Бруно, как это подтвердили последующие события.
23 мая 1592 г. Мочениго направил инквизитору свой первый донос на Джордано Бруно, в котором писал:
«Я, Джованни Мочениго, сын светлейшего Марко Антонио, доношу по долгу совести и по приказанию духовника о том, что много раз слышал от Джордано Бруно Ноланца, когда беседовал с ним в своем доме, что, когда католики говорят, будто хлеб пресуществляется в тело, то это — великая нелепость; что он… не видит различия лиц в божестве, и это означало бы несовершенство бога; что мир вечен и существуют бесконечные миры… что Христос совершал мнимые чудеса и был магом, как и апостолы, и что у него самого
