В Петропавловске расположились на квартире: тесная комнатка и чертежи на столе. До ухода в море было ещё далеко, и Рымницкий всё время что-то изобретал, писал статьи и рецензии. А за окном были дожди, кошмарный климат, военная жизнь и непонятные перспективы на будущее. Но какая-то ниточка или даже паутинка всё ещё тянулась от Арпачина и Ростова-на-Дону до Петропавловска-на-Камчатке и военного городка. Молодая жена, как ни странно, совсем не тяготилась отсутствием дворцов, солнца и фруктов лениво свисающих с деревьев. Она любила домашний уют, была хорошею хозяйкою и чистюлей. А ещё ей очень нравилось ходить с мужем в гости и гостей принимать; она хорошо себя чувствовала в шумных компаниях и скучала, когда таковых долгое время не было.
Попыталась даже сойтись с детьми Рымницкого, но те отнеслись к ней недоверчиво и враждебно.
Да и нелепо это выглядело: родной дочери — четырнадцать лет, а жене — восемнадцать. Две женщины смотрят друг на друга, что-то своё явно видят и понимают, а ему не говорят — что именно.
Но в глазах кое-что читалось:
— Ишь ты какая выискалась! Папу моего захомутала!
— Да — выискалась! Вот я какая! И теперь он — мой, а не твой!
Партийное начальство отнеслось к донжуанскому подвигу Рымницкого неодобрительно, а один из работников идеологического фронта по фамилии Шлесарев и по кличке Маньяк-с-Бритвой (запомним этого человека — он ещё встретится нам позже в связи с совсем другими событиями) так даже и выступил с предложением выгнать Рымницкого из партии за моральное разложение. Но Маньяк тогда ещё не достиг больших вершин власти, а опытных мореходов не хватало, и эту тему не стали выносить на всеобщее обсуждение в партийном коллективе.
А потом Рымницкий отправился в поход. Долго то нырял, то выныривал где-то в морях и океанах между Камчаткою и Персидским заливом, а когда вернулся домой…
Ну какой же дурак отправляется в дальние странствия, оставляя дома молодую жену — без ребёнка, без родителей, даже и без домашней собачки?!
Впрочем, всё в этой жизни уже было, было и было… Зачем рассказывать лишний раз об одном и том же? Одинаковые ситуации повторяются и повторяются, а люди всё снова и снова удивляются или смеются, огорчаются или возвышаются духом. И делают это по своей наивности так, как будто всё это — ВПЕРВЫЕ, как будто человечество никакого опыта никогда и не имело прежде, как будто древнегреческие аэды и рапсоды, комедианты и трагики ничего подобного никогда не описывали и древние зрители древних театров никогда не плакали и не смеялись над подобными историями…
Глава девятая
Кто за кем следит?
К отблескам луны на тёмной воде и к океану, погружённому в дремоту, добавлялась ещё и едва заметная подводная лодка, о которой почти никто не знает, куда она идёт и зачем. И существует ли она вообще на свете.
Не знает никто, кроме немногих посвящённых — штабных распорядителей этих подводных походов да ещё кое-кого.
Капитан первого ранга Рымницкий улыбнулся далёкому детскому воспоминанию. Он когда-то читал потрёпанную, замызганную книжечку некоего Ловелля Томаса. Вся книга была битком набита документальными сведениями о действиях немецких подводных лодок в Первую Мировую войну. Немцы топили и топили всех подряд. Но сильнее всех этих кровавых и безумных сцен поразила Рымницкого одна сцена — совершенно мирная. Да даже и не сцена, а так — наблюдение:
Немецкая субмарина проходит тёмною ночью где-то в проливе между Швецией и Данией. Подлодка идёт в надводном положении, но её никто не видит, о её существовании ни на датском берегу, ни на шведском никто не догадывается. Капитан стоит на своём мостике (вот как сейчас Рымницкий) и смотрит в бинокль на Данию. И видит уютные, тёплые огни домов какого-то города. И выбирает одно-единственное окошко. И подглядывает в него через свой бинокль. И видит за окном весёлых и самодовольных людей — мужчин и женщин. Людям уютно и хорошо. И они поднимают за что-то свои бокалы с вином. Вот и всё. Подводная лодка уходит во тьму, проводит длительное время в своём смертоносном походе, с нею происходит то одно, то другое, но она остаётся жива. И вот — возвращение. Тот же пролив. И тот же город. И тот же дом на том же берегу. И то же окно. И те же самые люди всё так же поднимают свои бокалы, не зная, не ведая, что на них смотрит в свой бинокль всё тот же немецкий подводник!..
Есть какая-то приятная убаюкивающая умудрённость от сознания, что ты за кем-то тайно следишь. Ты следишь, видишь, знаешь, а тот, за кем ты наблюдаешь, ни о чём даже и не подозревает. Но следить надо непременно из Тьмы. Словно ты её посланец. Из Тьмы — в Свет. Там, на Свету, легкомысленные люди ослеплены им, порхают как бабочки с цветка на цветок и не думают о завтрашнем дне, будет ли он для них вообще. А здесь — ты, глядящий то ли из Темноты, то ли из Космоса. И вроде бы Жизнь и Смерть — не для тебя. Ты — выше таких земных понятий. Ты — мудрый и всевидящий. Как Бог!
Сколько уже раз Рымницкий с таким тайным и труднообъяснимым удовольствием видел: вот американский матрос выпил свою кока-колу и небрежно швырнул яркую бутылку через плечо и — за борт; а вот прекрасный океанский лайнер — огни, мужчины, женщины, дети, наверно же, и музыка! Они там ликуют, жизни свои прожигают, а я, конечно, не там, и не с ними, ну да и ладно, и не жалко; но зато они не знают, что кто-то сейчас может их взять да и потопить! А вот я — знаю.
И этот кто-то — я!
Я!
Каждый более-менее крупный плавающий объект для всевидящего и всезнающего подводника — цель. Цель номер один, цель номер два, цель номер три! Будет приказ — и цель будет поражена. Независимо от того, под каким флагом она идёт — под чужим или под своим; авианосец ли она, эта цель, или пассажирский лайнер. Подводнику, выполняющему приказ, рассуждать не положено!.. Рымницкий видел и огни городов, и огоньки деревень. И чья участь лучше — их, ни о чём не догадывающихся и мнимо счастливых или мнимо несчастных, или его — знающего всё и держащего в своих руках тысячи, а может быть, и миллионы нитей?
Морской офицер Рымницкий всегда отличался простотою обхождения с подчинёнными. Да это и не только ему одному было свойственно. Разве можно себе представить, чтобы в сухопутных советских войсках рядовой солдат называл своего офицера по имени-отчеству? Даже и в обычной бытовой, внеслужебной обстановке! А у подводников-атомщиков такая простота в общении была в порядке вещей. Понятное дело: атомные подводники — люди культурные, дисциплинированные и очень умные. Всё самое лучшее — у них. У них — лучшая техника, к ним стараются подбирать лучших людей, у них — глобальные задачи, и на одних плётках да окриках вся эта человеческо-техническая конструкция не смогла бы удержаться. Развалилась бы без каких-то уступок в пользу естественности и непринуждённости.
Да только не так-то уж и была ПРОСТА эта их внешняя ПРОСТОТА! Да, примитивной муштры, шагистики и дуристики — не было, а вот зато внутреннее осознание своей исключительности в этой жизни и на этой планете — очень даже было.
И попробуй их за это осуди!..
