Четвёртого же ответа так и не дождались.
Что это означает?
Нельзя открывать — вот что означает! Один из четверых находящихся в трубе — не разрешает!
Открыли заднюю крышку торпедного аппарата, по счастью, ещё не заполненного водою.
Стали извлекать оттуда людей — назад, на верхнюю палубу носового отсека атомной подводной лодки «ДЕРЖАВА».
Первый вылез сам.
Второго вытянули с величайшим трудом за ноги, и он был неподвижен.
Третий и четвёртый — те, которые были ближе к выходу в море, тоже вылезли сами.
Корабельный врач осмотрел неподвижное тело матроса Гнатюка и констатировал смерть. Позже, уже на суше, будет установлено, что он скончался от разрыва сердца.
Один человек погиб также и в другом конце подводной лодки — в седьмом отсеке.
Мичман Краснобаев спросил: кто добровольно полезет первым через спасательный люк, чтобы выпустить из люка буйреп с поплавком?
Старослужащий матрос Сотников из Баку вызвался сделать это.
Краснобаев тщательно проинструктировал его.
Сотников, проделав целый список нужных действий, вылез из горизонтальной трубы наружу. Вытянул трос. Сделал всё, как надо. Он всегда был сообразительным и дисциплинированным матросом.
Но трос, словно бы он был живой и выполнял чью-то зловещую волю, взял да и обмотался ему вокруг шеи.
И задушил его.
Глава тридцать первая
Смерть идёт на хитрость!
В последнюю ночь был момент, когда у людей в первом отсеке возникло ощущение, будто всё самое страшное уже позади. Простые матросы и старшины срочной службы, офицеры и мичманы из числа больных, раненых, слабых, трясущихся от страха, малоопытных и начинающих — были благополучно выпущены на волю. Да, конечно, в носовом отсеке был один смертельный случай, были обмороки, были возвращения людей из торпедного аппарата назад, были застревания, были травмы и переломанные кости ступней при неудачном закрывании краснозвёздной крышки торпедного аппарата, но худо-бедно, а основную часть людей выпустили. И теперь оставались самые опытные и самые сильные. Офицеры и мичманы.
Сверху поступило сообщение о том, что сейчас у водолазов будет пересмена и людям на подлодке следует немного подождать и передохнуть.
И вот, руководствуясь ощущением своей силы и удовлетворением от сделанного, люди стали располагаться на отдых. Не самовольно, конечно, а с санкции капитана второго ранга Берёзкина, который ещё прежде того взял на себя командование первым отсеком.
— Пока они там спускаются и поднимаются, давайте-ка, ребята, позволим себе пятнадцать минут отдыха, а уже тогда — снова за работу!
Это была вполне разумная мысль, потому что люди были истощены непосильным многочасовым физическим трудом и очень плохим воздухом. Подумать только: шли уже третьи сутки, как они не спали! Как, впрочем, и почти ничего не ели (никакая пища не лезла в рот при таких запахах!), а пресную воду пили далеко не самого лучшего качества, а именно — слитую из торпед, где она, как известно, служит балластом.
И вот, люди взобрались на эти самые торпеды, легли на них и задремали, забылись.
Ожидалось, что отдых будет коротким, и о нём не было ничего сообщено тем немногим людям, которые ещё оставались во втором отсеке с его более хорошим воздухом. К слову сказать, Рымницкий и Лебедев были именно там. А командир «вспомогательного экипажа» — капитан второго ранга Полтавский — был здесь.
Итак: все заснули на пятнадцать минут.
Но будильника у них не было.
И дежурного они не оставили.
Почему мичман Ляхов проснулся — одни только олимпийские боги знают эту тайну. Ляхов был единственным среди всех, кто сумел сделать это; он взглянул на свои светящиеся часы и понял: прошло уже полтора часа! И обнаружил при этом странную вещь: он не может встать со своей торпеды!
И даже более того: не хочет! Ему было необъяснимо хорошо на душе. Почти светло и почти радостно. Между тем, ещё не угаснувший разум подсказывал: поводов для оптимизма очень мало. А уж для радости — ну совсем нету.
Он лежал весь в поту на покатом металле торпеды, а вовсе не на пуховой перине и, казалось, не ощущал кошмара и холода, окружающих его. В отсеке было шесть градусов тепла, но, несмотря на это, — лежать было хорошо, а вставать не было ни сил, ни желания.
И всё-таки мичман Ляхов встал.
Мрак и зловоние… Мерзость, вместо воздуха… И тишина, нарушаемая храпом спящих людей…
Ляхов позвал кого-то — просто так, наугад, кто ответит, тот и ответит:
— Эй, кто здесь?
Но ему никто не отозвался.
Заподозрив неладное, стал кричать, стал тормошить спящих — никакой реакции. Все спят.
Стал кричать и тормошить сильнее — бесполезно!
В числе спящих был и мичман Семёнов — его не отправили во внешний мир среди первых, а оставили здесь именно как одного из самых надёжных и нужных, и это несмотря на то, что левая рука и левая нога у него были парализованы. Правые-то конечности действовали! Он лежал сейчас под потолком на своей торпеде и просыпаться точно так же, как и все остальные, не собирался. К нему-то и бросился мичман Ляхов, как к единственной надежде.
— Витя, просыпайся! — кричал он. — Уже полтора часа прошло. Пора вставать!
Семёнов не слышал. Спал.
— Витя, проснись же! — Ляхов кричал ему в самое ухо.
Семёнов лишь сонно пролепетал:
— Дай ещё немного поспать… Рано ещё… — Ему снилась семья, снилась уже не беременная его жена Лариса со старшею дочкой и уже родившимся ребёнком, и просыпаться — значило для него расстаться со всем этим. — Рано… Ещё немножко…
— Да какое ж рано, когда уже полтора часа прошло! Ты слышишь: полтора часа!!! Все спят, и я
