предоставляют помещения. И еще одно требование: выпустить из тюрем всех находящихся там американцев.
Получив сей «наглый» текст, Ленин пришел в неистовство; это видно по записке, посланной им в Политбюро, — человек просто захлебывался от злости: «Подлость Америки, Гувера и Лиги Наций сугубая — надо наказать Гувера, публично дать ему пощечины, чтобы весь мир видел, и Лигу Наций тоже». Соратники, привыкшие к кликушеству вождя, вздохнув, объяснили перегруженному работой Ильичу, что деваться некуда — как ни ненавидела верхушка большевиков крестьянство, как ни издевалась над ним всячески, но обречь на смерть миллионы решиться не могла. Не потому, что проснулось в них нечто человеческое, а потому, что вместе с деревнями погибли бы города и оказался бы Ленин с компанией в выжженной пустыне. Приходилось соглашаться на все «подлые» условия.
Переговоры шли в Риге. 20 августа договор был подписан, и в Петроград из Нью-Йорка отправился пароход с 700 тоннами продовольствия. 6 сентября в Петрограде открылась первая столовая для детей (договор предусматривал питание 1 млн детей).
В течение осенних месяцев 1921 года деятельность ARA распространилась по всем голодающим губерниям. Зимой в столовых ARA питалось 570 тыс. детей до 14 лет. Но голод все усиливался, он косил все возрасты. В декабре Конгресс США по настоянию Гувера выделил на помощь голодающим в России 20 млн долларов, о чем Гувер телеграммой немедленно уведомил Москву. 30 декабря наркомвнешторг Красин подписал в Лондоне дополнительное соглашение, «О питании взрослого населения». Советское правительство, теперь оценившее масштаб трагедии, обязалось передать ARA 10 млн золотых рублей. Деятельность ARA расширилась. На пике активности, в августе — сентябре 1922 года, питание получали около 10 млн человек.
«Административный персонал ARA состоит приблизительно из 200 американцев, под ведением которых работает около 80 000 русских. Они заведуют 15 700 столовыми и распределительными пунктами и кормят около 3 250 000 детей и 5 300 000 взрослых — всего около 8 550 000 человек», — докладывал Гувер президенту Гардингу 10 июля 1922 года. Примерно 265 000 человек получали продовольствие от американского «Общества друзей» (квакеры), 660 000 — от европейских организаций. По рижскому договору американцы могли посылать в Россию продовольственные и вещевые посылки. За 2 года американцы отправили более 100 тыс. продуктовых посылок и 42 тыс. вещевых. Это была в самом деле народная помощь — посылки отправляли рабочие, служащие, фермеры. Участвовали в кампании герл-скауты, руководимые Лу Гувер. Девочки штата Массачусетс собрали 1072 доллара, купили 107 посылок и отправили их в разные миссии в России, «чтобы они были розданы самым голодающим детям». Только за первый год работы ARA ввезла в Россию 790 тыс. тонн продовольствия. По разным оценкам (достаточно близким), американцы и европейская «Нансеновская миссия» спасли не менее 5 млн жизней.
В 1922 году Фритьофу Нансену была присуждена Нобелевская премия мира — «За многолетние усилия по оказанию помощи беззащитным». Премия совершенно заслуженная, но нельзя не задаться вопросом: отчего Нобелевская премия не присуждалась Гуверу? Благородный Нансен явно чувствовал неловкость. В Нобелевской речи он дал Гуверу восторженную оценку: «Прежде всего я должен упомянуть об огромной работе, проделанной американцами под руководством Герберта Гувера. Когда-нибудь их великий труд будет полностью описан, и эта светлая страница в истории человечества и человеколюбия засияет, как яркая звезда в долгой и темной ночи».
Зимой 1923 года голод немного отступил, и местные власти стали настаивать на закрытии кухонь и прекращении посылочной кампании. К лету 1923 года деятельность ARA в России была свернута.
В 1922 году Гувер решил объяснить urbi et orbi, как устроена, на чем основана американская социальная система, американский образ жизни. «Американский индивидуализм» — так назвал Гувер свою небольшую по объему, но насыщенную книгу.
Я взял римское выражение не ради красного словца. Целью Гувера был не теоретический трактат для высоколобых, а популярное изложение основ американской социальной жизни для рядовых граждан. Собственно и индивидуализм как фундаментальное американское понятие он не изобретал. Термин вошел в оборот со времен отцов-основателей, а Алексис де Токвиль, автор знаменитой «Демократии в Америке», применял его для объяснения многих сторон американской действительности. Но Гувер придал индивидуализму абсолютное значение, без него Америка просто не состоялась бы.
«За триста лет истории Америки идеалы индивидуализма стали идеалами прогрессивного индивидуализма», — утверждает Гувер. Эгоистические устремления «экономического человека свободного рынка» (определение Адама Смита) получили на американской почве прививку моральных установок, принесенных переселенцами вместе с протестантской верой. Американское общество избежало наследия европейского феодализма, американское общество не знало сословности, вертикальная мобильность никогда не замораживалась предрассудками. Важнейшая сторона американского индивидуализма — принцип равных возможностей. «Наше общество построено достижениями личностей, и мы охраняем равенство возможностей для каждого. Каждому человеку предоставлена возможность занять место в обществе, соответствующее его интеллекту, характеру и способностям. <…> Мы готовы стимулировать усилия любого члена общества для достижения поставленной им перед собой цели. Мы будем приветствовать соревновательный дух».
Любая идея, становясь тотальной, теряет человечность. «Буйный индивидуализм, не сдержанный определенными принципами, может породить долгую цепь тирании, неравенства и несправедливости. < …> Мы отвергли laisses faire[2] XVIII века с его лозунгом „Каждый для себя, и пусть дьявол заберет отставших“. Мы отказались от него, когда приняли идеал Авраама Линкольна: „Равный шанс на жизненном пути“. Мы отказались от него <…>, ибо знаем, что и слабые вкладывают свой кирпич в социальное здание, знаем, что бегущие впереди не всегда лучше отставших, и знаем, что социальная несправедливость разрушает общество». Принцип равных возможностей, утверждает Гувер, не совместим с господством, доминированием каких-либо групп, будь то корпорации, профсоюзы или правительство. «Мы питаем отвращение к автократии. Мы не спорим с ней, мы боремся с ней. Наша система — не капитализм, социализм, синдикализм или их сочетание. Как и большинство американцев, я отказываюсь классифицировать ее с помощью слов „капитализм“, „плутократия“, „пролетариат“, „класс“ или им подобных, основанных на вознесении одних групп над другими. Высочайшая и драгоценнейшая социальная сила, сформировавшая наше общество, опора нашего стремления к счастью — американский индивидуализм. Он — в сердце и разуме, он — душа прогресса». На такой ноте заканчивает вступление автор.
Подобно пантомиме, предваряющей пьесу, вступление прочеркивает основные идеи книги. Далее доктрина углубляется и расширяется, обрастает доказательствами и примерами, автор рисует состояние американской социальной системы и ее будущее. Книга оптимистична от первой до последней строки. Неудивительно, ведь она написана человеком, чья деятельность демонстрировала непрерывные победы индивидуализма. Написана в начале эпохи просперити, невиданного роста американской экономики. Да, «наша система полна недостатков, и каждый разумный человек должен стремиться к их устранению. <Но это не означает>, что наши идеалы недостижимы.
И если есть миллион детей, недоедающих, тяжело работающих, необразованных, лишенных детства, и нам скажут, что миллион — это слишком много, то мы скажем, что 34 миллиона детей, живущих нормальной жизнью, есть доказательство того, что система работает, что есть силы, работающие над тем, чтобы и этот миллион присоединился к ним».
Оптимизм — свойство натуры, здоровой физически и нравственно, оптимизм присущ человеку действия, каковым до последней черты был Гувер. Его оптимизм настоялся на простой истине: упорный труд — вознаграждается. (Гувер любил удить рыбу. «Это занятие для оптимистов, — говорил он, — пессимисту не быть рыбаком».)
По юго-западным склонам и ущельям Скалистых гор весело мчится река Колорадо. Ее бассейн раскинулся по семи штатам: Колорадо, Аризона, Вайоминг, Нью-Мексико, Невада, Юта, Калифорния. На всем протяжении река необычайно живописна: течет по глубоким каньонам, образует озера, скользит по водопадам. Колорадо многоводна и своенравна: бурный весенний паводок часто вызывает половодье на равнинных местах. Кажется, сама природа велит строить здесь плотины.
