тревоге. Мы-то думали, если там и есть кто, то нормальные люди: никогда с той стороны ни проблем не было, ни набегов. А они, оказывается, круг по степи давали, чтобы не светиться. Под Астану косили. И отходили в случае чего в сторону Астаны. В общем, пройти здесь реально силами бригады. А договариваться не с кем. Только один язык понимают, отморозки фуевы. Ну да вы сами видели…
— Поздновато вы спохватились…
— Да уж как вышло. Не спецом же вас подставили…
Урусов все разговоры скинул на Сундукова. А сам забрался на заднее сиденье изуродованного «Тигра», вытащил из заначки помятую алюминиевую флягу, и опростал ее почти наполовину.
Что поле боя осталось за регулярными частями российской армии, это, конечно, замечательно и прекрасно. Вот только потеряли они на том поле две машины. И восемь человек легло в омскую землю навсегда, пройдя свой путь до конца. Про раненных лучше и вовсе промолчать. Всех посекло. Кого пулей, кого осколком…
Алкоголь почти не брал. Так, только слегка отключил осознание происходящего вокруг…
Поляков сунулся с каким-то разговором, но натолкнулся на остекленевший взгляд, и тихонько перетек на переднее сиденье, потеснив Юринова.
Общая колонна двинулась обратно к Омску. Искать другую дорогу. Через «дикие земли»…
— Вить! Ты можешь со мной поговорить?
— Могу.
— У меня очень большой и важный разговор.
— Слушаю.
— Сейчас, соберусь с мыслями…
Ира начинает перебирать бумажки, которые держит в руках. Бумажек много, в руках они не помещаются. Ира устраивается на ближайшем камне и зарывается в макулатуру всерьез. Ветер решает помочь ей в этом деле, и через мгновение пяток листов порхает в воздухе. Другой Ветер, тот, который щенок, с радостным лаем бросается за ними.
— Вот! — извлекает Ира какую-то бумажку и потрясает ей в воздухе. — У нас кончается российская сгущенка.
— А не российская, — спрашиваю осторожно, в последнее время жена стала раздражительной.
— Украинской тоже мало, а узбекская намного хуже. Она кислая!
— И что?
— А то, что нам скоро нечем будет кормить младенцев!
— Подожди, а старый способ чем не нравится?
— Это какой?
— Ну, маминой грудью не пробовали?
— Витя! Не говори глупости!
— Почему же глупости, меня мама так и кормила. Ты наших детей тоже! Насколько я помню, Санечка сосала еще здесь…
— Витя!!! Конечно, девочки кормят грудью. Но детей надо подкармливать. И тем, кто постарше, нужно молоко! А сгущенка кончается.
— Не выдавай взрослым хорошую сгущенку.
— Уже не выдаю. И весь удой уходит маленьким. Всё равно скоро кончится. Надо что-то делать.
— Покажи цифры.
Смотрю Ирины записи. Остатки в ящиках. Количество в банках. Потребление в ребенках. Нормы в граммах. Складываю, делю и умножаю, пытаясь привести всё к общему знаменателю. Получается совсем не так плохо.
— Ира, у нас запас сгущенки на два года. Если кормить ей весь Лагерь! Российской и украинской больше половины!
— Где?
Показываю расчеты. Она проверяет, опять роется в своих бумажках.
— А, вот, я тут немного ошиблась! Нолик потеряла…
— Слушай, а нельзя всё учитывать в одних единицах? Чтобы не делить банки на ребенков, когда ответ нужен в граммах?
— Можно, а зачем?
Финиш! Что можно ответить на такой вопрос? Что, вообще, можно ответить женщине? Вчера слышал диалог жены с невесткой:
— Наденька, а они зеленые или на дальних склонах?
— Да!
И ведь прекрасно поняли друг друга!
Ладно, со сгущенкой разобрались.
— Вить, есть еще один разговор.
— Какой?
— Где Санечка?
— Вроде, погулять собиралась.
— Куда погулять? С кем?
— На Чимтаргу, кажется. По пятерке. С Петькой.
— Тебя не беспокоит, что этот Петька плохо влияет на ребенка!
— Почему «плохо влияет»?
— Во-первых, он старше! Во-вторых, страшный матерщинник! Вообще, в тринадцать лет еще рано интересоваться мальчиками! У девочки блестящие математические способности, ей надо в науку! А не носиться целыми днями голышом по скалам. И она всё время крутится со старшими мальчишками! Надю это тоже беспокоит!
— Во-первых, не крутится, а крутит. Санька командует всеми детскими бригадами. Во-вторых, не голышом, а скудно одетая. Так сейчас вся молодежь ходит, одежду берегут. Правильно делают, между прочим, «Сиверы» под рукой нет. В-третьих, не носится по скалам, а отрабатывает навыки на полигонах. В- четвертых, Надя всё прекрасно понимает. И, наконец, попроси внучку перевести твой учет в систему СИ. Раз она такой математик. Уж программу советской десятилетки точно знает.
— Она уже перевела!
— Так это у нее сгущенка считается в ящиках?
— Нет, у нее в килограммах! Но это же неудобно, хранится-то в ящиках!
— Уф!.. Ира…
— Что Ира? Что Ира? Ты совсем сдурел на старости лет? Девочка в тринадцать лет уходит на неделю вдвоем с пятнадцатилетним парнем, а его это не беспокоит!
— Слушай! А то, что девочка в тринадцать лет идет в двойке Чимтаргу по Южной Стене, тебя не напрягает? Напрягает исключительно то, что второй — парень! Так вот, того, что ты так боишься, на стене случиться не может: все ночевки там исключительно в гамаках. Отдельно друг от друга.
— Ну, слава богу! Но эти игры до добра не доведут! Ей уже девушкой становиться пора! Сколько можно быть пацанкой! Кто польстится на ее ободранные коленки? Я еще хочу правнуков увидеть!
Молча пережидаю поток красноречия. Надо же человеку выговориться. Уж кем-кем, а внучкой я очень доволен. Хоть и крутовата, конечно, девочка растет…
— Ты знаешь, как ее зовут? Бешеная!!!
— Меня тоже так звали. Между прочим, одной девушке даже нравилось! И даже не одной…
— Я тебе сейчас покажу «не одной», старый развратник! Ты хоть с женой-то справься!
— Ты чем-то недовольна?
— Я всем довольна! Когда так мужика зовут, это другое дело, а девочка должна быть слабой и беззащитной!
— А ну-ка напомни мне, слабая и беззащитная, кто выиграл в восемьдесят третьем первенство института по лыжным гонкам? Первенство, между прочим, мужское было!
