назад. – Прикрой меня, лейтенант в нашу сторону смотрит.
– Давай! – Эрвин взмахнул руками, словно запнувшись на камнях, и шагнул вбок, заслоняя напарника. Тот быстро наклонился к воде и тут же разогнулся, судорожно сжимая кулак.
– Есть!
– Покажи! – потребовал Эрвин.
Вновь бросив тревожный взгляд на скучившуюся позади основную группу, Шальке развернулся боком и неохотно разжал пальцы. На темной от въевшейся угольной пыли ладони тускло блеснула кровавая капля.
– Во!
– Красота-то какая! – зачарованно выдохнул Эрвин. – Ганс, а эта… сколько такой вот камешек может стоить?
– Ну-у-у… – многозначительно протянул Шальке. Представление о ценах на драгоценные камни у него было весьма размыто и вполне укладывалось в понятие «дорого». Однако напарник явно жаждал конкретной цифры, и тут важно было не промахнуться: с одной стороны, сумма должна была быть достаточно велика, чтобы удержать боязливого Эрвина от порыва рассказать все офицерам, а с другой – не настолько громадна, чтобы жадность и нежелание делиться затмили все прочие доводы рассудка. Конечно, вряд ли этот деревенский губошлеп догадался захватить с собой нож, не говоря уж о том, чтобы суметь им воспользоваться… но Ганс Шальке слишком хорошо знал, как дешева порой бывает человеческая жизнь.
– Марок двести, а то и все триста, – решился наконец он. – Ну да, так и есть – как щас помню… одно дельце в Гамбурге, ну, еще до того, как на флот угодил. Влезли мы с парнями в один загородный дом, ну и в буфете пошарили, вилки-ложки, серебро, то-се. Ну и среди прочего досталась нам бархатная коробочка, с таким же камушком, только, понятное дело, в колечке. Полсотни марок у скупщика, а прикинь, если камешек «чистым» будет? – добавил он, благоразумно решив не пичкать сообщника мудреными ювелирными терминами вроде «огранки» и «полировки».
– Три сотни…
– Ну! Народ за такие деньги, бывало, месяцами на фабрике горбатится, не разгибаясь, а тут под ногами валяется, только и дела, нагнуться да в карман положить! – поддакнул Шальке. – Такую удачу надо за хвост ловить, второго раза не будет.
– Я… а-а, черт-черт-черт!
Ботинок Эрвина скользнул по камню, и матрос, уже без всякого притворства, выронил винтовку и, нелепо всплеснув руками, шлепнулся в воду. Воды, впрочем, было немного – крохотный приток, сливавшийся здесь с основным ручьем, едва покрывал гальку.
– Не утонул, напарник?! – со смехом осведомился Шальке и, спохватившись, изобразил глубокую озабоченность. – Сильно приложился? Давай руку.
– Зад отбил, к свиньям! – пожаловался Эрвин, вставая, но вместо того, чтобы выбраться на валун, остался стоять в ручейке. – Гляди! – выдохнул он, тыча пальцем вниз, где рядом с его «маузером» сквозь тонкий слой воды подмигивали желтые искорки. Одна, две, три…
Шальке быстро глянул назад – основная часть их отряда приближалась, но до них еще было добрых полсотни метров, затем перевел взгляд на край оврага. Ручеек, в котором они стояли, прогрыз в каменной стене глубокую, почти на треть высоты, промоину, из которой тянулся вниз желтый язык натека.
– Бери камни, быстро! – прошипел он, одновременно нащупывая в кармане сигаретную пачку. – Ну же, не стой столбом!
Сам он оперся рукой на валун, делая вид, что рассматривает что-то в его основании, а на деле щедро посыпая влажную гальку табачными крошками.
– Ты чего делаешь?
– Следы русских для лейтенанта, неужели не понял?
– Но зачем? – удивился Эрвин.
– Хочу посмотреть, откуда течет этот ручеек, – пояснил Шальке. – Проверить… не лежит ли там чего покрупнее…
– Лейтенант не согласится…
– Согласится, да еще как! – осклабился Ганс. – Думаешь, ему не хочется поскорее найти этот чертов русский лагерь?
Бывший гамбургский воришка оказался прав. Измученный сомнениями лейтенант цур зее заглотал наживку целиком, «подбодрив» усердного матроса обещанием унтерских лычек и целых двадцати марок награды. К счастью, Шальке сумел достаточно правдоподобно изобразить приличествующую случаю радость, а Эрвин – сдержать приступ хихиканья до тех пор, пока они не вскарабкались достаточно высоко.
– Двадцать марок, – выдавил он. – Какая неслыханная щедрость, а?! Ты ведь не забудешь об этом, а, Ганс?
– За кого ты меня принимаешь, за неблагодарную свинью?! – фыркнул Шальке. – Конечно, не забуду… я уже отложил для него один камешек… из тех, что помельче.
Поднявшись, они двинулись дальше вдоль узкой промоины, старательно вглядываясь в дно. Новых камней пока не попадалось, однако радостное возбуждение двух матросов и не думало угасать – наоборот, охватившая их самоцветная лихорадка сейчас вполне могла быть диагностирована врачами как лихорадка обычная. Жар, тремор, сухость во рту… на щеках Эрвина даже начали проступать красные пятна нервной сыпи. Но это мог заметить лишь сторонний наблюдатель, сами же матросы были целиком поглощены высматриванием камней – и мечтами о несметных богатствах.
– Дом построю в три этажа, – доверительно сообщил напарнику Ганс. – Ну и парк вокруг, кипарисы там всякие, кусты с розами. Карету, само собой… ну и автомобиль прикуплю, только с каретой, сам понимаешь, совсем другое дело получается. Кучер там в ливрее, лакеи… не ты едешь, а тебя везут, словно барона или графа какого. Автомобиль – это певичек с ветерком прокатить, а если для солидности, тут без кареты никак. А, и еще яхту прикуплю обязательно. Ты только представь, Эрвин: мы с тобой в смокингах, при цилиндрах, сидим на палубе в этих… ну как их… кресла плетеные которые…
– И с сигарами…
– А как же, непременно. Дымим, шнапсик прихлебываем, и тут сам штурман на полусогнутых подходит, под козырек берет и почтительно так докладывает: герр капитан, Датский пролив позади, какие будут дальнейшие приказания?
– Палубу выдраить до блеска! – неожиданно фальцетом выкрикнул Эрвин и зашелся дробным, блеющим смешочком. – Представляешь… палубу… драить…
– Угу, – кивнул Шальке, не видевший ничего смешного в том, что палуба яхты,
– Слушай, а может, вернуться к реке, а? – прекратив хихикать, озабоченно спросил Эрвин. – А то идем, идем, а новых камней все нет.
– Должны быть! – Шальке взмахнул кулаком. – Тут они, родимые, я их нюхом чую. Попрятались, ну да ничего… Ага! – торжествующе выдохнул он, углядев между серыми плитками камней ярко-красное пятно и наклоняясь к нему. – Смотри, какой крупный… А-а-а!
Торжествующий тон разом сменился воплем боли. В щели между двумя камнями засел отнюдь не драгоценный камень, а насекомое – также более чем заслужившее эпитета «крупный». В первый миг Гансу Шальке показалось, что его ладонь насквозь пропороло раскаленным гвоздем. Потом стало гораздо больнее.
– Чертова тварь! – выдохнул он.
Существо уже выбралось из щели. Эрвин решил, что это просто огромная оса или шершень. Только здоровенный, с большой палец, и раскрашенный в цвета немецкого флага, за исключением белой полосы. Только черные и алые полосы, бьющие в глаза. Тварь растопырила крылья, собираясь взлететь, когда на нее опустился матросский ботинок. Под подошвой противно чавкнуло, но взбешенный немец продолжал топать снова и снова, пока на камне не осталось лишь влажно поблескивающее пятно с обломками хитина.