зацепился, словно Тесей за нить, – и принялся сматывать клубочек.
Масштаб… да, масштаб у этого предательства был бы сродни злодейству Искариота. Здесь и сейчас, на берегах Зеркальной бухты, решалась не просто судьба нескольких сотен русских, немцев и англичан – первая война Нового мира должна была определить, чья страна получит фору в забеге с невиданной со времен Колумба ставкой. Шансы «владычицы морей» и без того высоки, если же «Манджур» не вернется, то Россия, скорее всего, и вовсе не будет допущена к разделу пирога.
«Прекрати, – мысленно приказал себе «доктор», – перестань. Ты уже давно не восторженный юнец, мечтавший нести свободу братским народам Балкан под знаменами Белого царя. С точки зрения грядущего – исторически неизбежного – царства всеобщей свободы, равенства и братства совершенно без разницы, кому достанутся эти земли здесь и сейчас. И уж точно никому не будет интересно, какого цвета мундиры были на полегшей здесь горсти оболваненных пешек. Да и поздновато становиться патриотом, разменяв пятый десяток лет, – особенно с твоей-то биографией…»
Но все-таки что-то мешало. Неясное, полузабытое чувство, до этого часа смутно маячившее где-то на задворках сознания – и тут нежданно пробудившееся, вылезшее на свет и вставшее неодолимой стеной.
«Что бы ни случалось, что бы ни происходило, – услышал он вдруг полузабытый сипловатый голос, как и тогда, мерно падающие в тишину слова привычно перемежались скрипом досок и тяжелым стуком трости, – помните – все, что вы сделаете, должно быть сделано для нашего народа. Для России».
«Так вправе ли он способствовать отнятию у своей страны величайшего за всю ее историю прибавления? Не земель, не вод, не ископаемых и даже не международного престижа: все это труха, тлен. Прибавления знаний, самого ценного капитала. Да или нет?»
– Что «нет», Сергей Константинович? – Слова доносились будто бы издалека. Лишь через пару секунд «доктор» очнулся окончательно и сообразил, что последнее слово в своем мысленном вопросе он, забывшись, произнес вслух.
Или же это было первое и единственное слово из ответа?
– Нет, – твердо произнес «доктор», – значит, нет. Не годится ваша идея, Николай.
– Это почему еще?!
«Истинную причину ему открывать нельзя, – быстро подумал «доктор», – не поймет, и это еще мягко говоря. Здесь нужны будут иные аргументы, более доступные, примитивные… Черт, как же все нескладно. Будь у меня хотя бы несколько часов…»
– Попробуйте понять одну очень простую вещь, – начал он, старательно затягивая паузы между словами, чтобы выгадать лишние мгновения для обдумывания следующей фразы. – Англичане, конечно, с превеликой охотой выслушают наши сведения. А что потом? Я скажу вам, Николай: в условиях, когда они делают все, чтобы мир узнал их и только их версию произошедшего здесь, мы станем опасными свидетелями.
– Свидетелями чего? – не понял Николай.
– Свидетелями их беззаконной расправы с потенциальными конкурентами! – объяснил «доктор». – Если верить немцам, их корабль атаковали ночью, внезапно и без всякого повода. А памятуя о минном катере, атаковавшем наш «Манджур», лично я склонен им верить.
Николай, побледнев, устало прислонился к древесному стволу. Он был похож на приговоренного, перед которым только что в клочья изодрали его прошение о помиловании. Но при этом, как с тревогой заметил «доктор», глаза его не потухли, а, наоборот, оживились, буквально заметавшись в стороны, словно бы Николай пытался одновременно рассматривать весь участок пролеска перед собой. На самом же деле это было лишь тенью, небольшим внешним проявлением куда более лихорадочных метаний мысли. Это длилось минуту, не больше, а затем лицо боевика словно бы осветилось изнутри.
– Так ведь мы и полезными в этом деле быть смогем! – выпалил он. – А, товарищ Щукин? Ну, в смысле свидетельства. Англичайникам ведь здорово будет, ежли кто со стороны их историю подтвердит. Ну и мы тут как тут: все, мол, истинно-верно, так и было – немцы сами первые начали, в подлом и коварном сговоре с Колчаком.
– Капитана, – перебил его «доктор», – вообще не было в бухте на момент прихода немецкой канонерки.
– Да кому это интересно! – взмахнул рукой Николай. – Чего было, чего не было… может, они заранее договорились, по радио, во!
– Это уже полный бред, – поморщился «доктор». – Как и вообще вся идея. Зная британцев, могу вполне уверенно сказать, что рисковать они вряд ли станут. Тот, кто предал единожды, предаст и впредь.
– Так мы ж это, лагерь им сдадим, – возразил его собеседник, – чего уж больше.
– Что им этот лагерь, – пренебрежительно махнул рукой «доктор», – когда речь идет о Новом мире. Несколько десятков нижних чинов да пара офицериков – ничтожная цена взамен за право рассказать миру Старому о том, кто на самом деле был первым у этих берегов. О таком аспекте вы, конечно же, не думали? Поймите, Николай, здесь на кону неслыханная в истории ставка. Новый материк, а возможно, и не один, это, – на миг «доктор» ощутил тревожный укол, но его уже несло, это был напор вдохновения, когда слова срываются с языка прежде, чем разум успевает их осознать, – не бриллиант, чтобы царь или столпившаяся вокруг трона жадная толпа смогла бы упрятать его в карман. Им неизбежно придется
– Заткнись! – шипящим от злобы шепотом приказал Николай.
«Доктор» осекся, неотрывно глядя в черный зрачок пистолетного ствола, что на манер чертика из табакерки сам собой выпрыгнул из рукава матросской робы.
– Понял я, куда и к чему ты клонишь… с-сволочь! Славы захотелось?! Надеешься, что за новые земли Николка Кровавый тебе все грехи опустит? Ась? Или в довесочек всех товарищей ему поднесешь, на блюде?!
Самым странным и пугающим было то, что пока человечек по ту сторону пистолета дергался, кривлялся и брызгал слюной, сжимавшая карманный «браунинг» рука оставалась недвижима, словно зажатая в тиски. Только указательный палец медленно, едва заметно подрагивал, крохотными шажками сокращая и без того недлинный отрезок свободного хода спуска.
– То-то ты меня сюда завел, да еще револьверами своими в спину потыкался. Думал, не просеку, не догадаюсь, к чему дело-то идет?
Вообще-то разговора тет-а-тет потребовал именно Николай, а тот факт, что револьверы оказались у «доктора», был вполне просчитываемой неизбежностью, вытекавшей из их разницы в званиях. Однако Щукин отчетливо понимал: говорить об этом, равно как приводить любые разумные доводы, сейчас уже попросту бесполезно. Мозг стоящего напротив человека окончательно сосредоточился на одной- единственной идее – как можно скорее оказаться в безопасности за толстыми плитами английской брони. Все, что мешало этой idee fixe осуществиться, расценивалось как помеха, подлежащая немедленной ликвидации.
– Так я щас тебя сам осудю и приговорю. Именем партии социалистов-революционеров…
Дальше тянуть было бесполезно. И хотя «доктор» прекрасно понимал, что шансов у него практически нет – два старых несамовзводных револьвера могли бы с равным успехом находиться хоть за версту от него. Но погибать, даже не попытавшись, было бы попросту глупо.
– …приговариваю тебя…
– Немедленно прекратите этот фарс! – нарочито спокойно велел «доктор». Более громкая речь могла бы спровоцировать преждевременный выстрел, а вот прежний, знакомый бывшему напарнику приказной тон зацепил-таки нужные крючки – лицо Николая дрогнуло, в глазах промелькнула растерянность. В тот же миг «доктор» вскочил, словно подброшенный пружиной, ударил ребром ладони по курку, одновременно вскидывая тяжелый револьвер – и тут же повалился навзничь от несильного, казалось бы, тычка в грудь.
Северное солнце еще не выкарабкалось из-под горизонта, но заря уже высветлила небо прозрачной волной, смывшей пепельный полумрак весенней ночи. Дмитрий Мушкетов потянулся, просыпаясь, и едва не грохнулся с ветки, на которой провел несколько отнюдь не спокойных часов.
Они с Талой пытались брести по вечернему лесу, пока не стемнело, но затем пришлось все же искать
