бою за «Ильтис», но увесистая вязанка пороховых картузов в замкнутом пространстве коридора сработала ничуть не хуже. Морпехи едва успели отпрянуть в стороны – из двери вырвался длинный огненный язык, рев пламени заглушил даже дикие вопли заживо сгорающих людей.
– А теперь – щиты!
Два щита изготовили вчера в мастерской «Бенбоу». Из всего экипажа лишь несколько кочегаров могли приподнять их, но дело того стоило – полосы закаленной стали надежно защищали даже от винтовочных выстрелов в упор. Под их прикрытием британский авангард продвинулся метров на пять в глубь канонерки. Затем щиты уперлись в перегородившую коридор баррикаду.
– Надо перебраться за нее! – Сержант Льюис говорил быстро, словно выплевывая слова, – здесь, у баррикады, запах горелого мяса был особенно силен и уже не перекрывался кислой пороховой гарью. – На счет «три» Билл и Мэтью наклоняют щиты, мы даем залп и лезем вперед. Раз, два…
Дикий рев заглушил последние слова сержанта. Огромный русский матрос буквально перелетел через баррикаду и рухнул вниз, повалив обоих щитоносцев. Льюис тоже не удержался на ногах и, как оказалось, спас этим свою жизнь – поверх баррикады грохнули встречные залпы, разом скосив передние ряды защитников и атакующих. Но уже миг спустя по телам живых и мертвых, скользя и падая на залитом кровью настиле, навстречу друг другу ринулись новые бойцы. Во мраке и тесноте коридора даже револьверы почти сразу же стали столь же бесполезны, как и винтовки, – страшно кричащие на немецком, русском и английском люди дрались кортиками, матросскими ножами и просто голыми руками, даже не разбирая толком, убивают они врага или друга. Ирония судьбы: будущее двух миров сейчас решалось не в битве миллионных армий или залпах дредноутов – право на Новый мир оспаривали несколько десятков человек, стиснутых в узости коридора.
Сержант Льюис, поднявшись на колени, несколько раз наугад ткнул кортиком в месиво перед собой, затем его принялись душить – из-за спины, где врагов не могло быть. С трудом высвободив руку, он полоснул по сжавшим горло пальцам, но державший его лишь захрипел, не ослабив смертельной хватки. Затем спереди на сержанта навалился еще кто-то и несколько раз ударил чем-то длинным, льдисто блеснувшим в темноту мимо сержанта. Хрип сзади разом прервался, сменившись бульканьем, пальцы на горле Льюиса наконец разжались, он мотнул головой, при этом щека коснулась чего-то горячего, липкого… с узкими гранями… Русский штык, понял сержант и, не задумываясь, вонзил кортик в живот своего спасителя, дернул вверх. В этот момент на них навалился какой-то немец, беспрерывно бормочущий: «Майн готт, майн готт, майн-готт-майн-готт-майн-готт!» Удара Льюис не почувствовал, просто внезапно стало холодно, и все тело вдруг охватила вялая слабость. Вновь загремели выстрелы, пули пробивали клубок тел насквозь, и они упали, все вместе, сплетясь в смертельных объятиях. Сержант еще успел почувствовать, как по его голове скользят подошвы сапог тех, кто упрямо карабкался через мертвых, пытаясь добраться до еще живых, – и больше не было ничего.
– Там каша, сэр, кровавая каша, сущий ад! – Стоявший перед Кармонди морской пехотинец и впрямь напоминал выходца из преисподней: мундир изодран, волосы на голове слиплись в жутковатые сосульки. – Кто с кем дерется, не разобрать, сверху жмут наши, снизу ихние… Коридор уже завален трупами так, что и не протиснешься.
– Ясно.
Кармонди уже и сам понял, что атака захлебнулась. Что ж… время в любом случае работает на них, главное – не дать загнанным под палубу врагам скрыться. А когда станет посветлее, можно будет пустить в ход и главный козырь: пушки «Бенбоу». Пара-тройка выстрелов – аккуратных, так, чтобы после было несложно залатать пробоины, – и засевшие внизу крысы сами полезут сдаваться. А пока…
Майор не успел додумать мысль – его внимание отвлек донесшийся со стороны моря звук. Странный, глухой то ли взрыв, то ли всплеск, не похожий на привычные слуху военного моряка грохочущие раскаты. Палуба тошнотворно качнулась под ногами. Оглянувшись на «Бенбоу», майор успел заметить, как прожектор дернулся вверх, бестолково резанув лучом по небу… и погас. Сразу несколько человек развернули в ту сторону свои ручные фонари, но их слабые лучики растворились в тумане, возникшем словно бы ниоткуда. Белесая завеса надежно скрыла корабль, но «Бенбоу» должен находиться за ней, подумал потрясенный майор, ведь он же не мог утонуть в мгновение ока…
– Жжется! – Стоявший около бакового орудия высокий ирландец неожиданно принялся исполнять что-то вроде танца маори – подпрыгивая, хлопая себя по телу и все громче повторяя: – Жжется, черт, жжется…
Другой матрос, выронив на палубу винтовку, согнулся в приступе неукротимой рвоты.
– Сэр! – подскочил к майору мичман Аткинс. – Происходит что-то странное!
– Неужели?! – удивился Кармонди. – А по-моему, все идет просто превосходно. С дороги, прочь!
Он и в самом деле так считал, точнее, чувствовал себя – все напряжение последних часов неожиданно пропало, ушла даже терзающая боль в плече, ушла тяжесть, пригибающая к палубе. А может, это палуба уходила из-под ног… Плевать! Плевать на внезапно обрушившийся с небес темный дождь! Сейчас Кармонди чувствовал себя лучше, чем в любой момент с тех пор, как вышли они в это проклятое плаванье, он был полон сил, готов смести любую преграду. И неважно, что поддерживавшие его матросы вдруг рухнули, словно подрубленные, – слабаки, ничтожества, с ними он разберется, но после, а сначала надо покончить с чертовыми «колбасниками»!
Кармонди шагнул вперед, изумленный мичман отшатнулся, отступая перед командиром, но майор, словно пьяный, качнулся в сторону, на фальшборт – и, прежде чем Аткинс опомнился, Ричард Кармонди, последний командир «Бенбоу», тяжело перевалился через леер и скрылся под волнами.
Вода оказалась ледяной, намного холоднее, чем помнилась майору по прошлому злосчастному «купанию». И повсюду к поверхности тянулись цепочки пузырьков… «Будто в бокале с шампанским, – подумал майор и сам поразился ослепительной ясности своей догадки. – Ну конечно же! Вся эта проклятая бухта, с ее неестественно круглыми очертаниями и глубинами сразу от берега, просто гигантский бокал с черным шампанским. И принадлежит он Ему: тому, кто рассек сотворенный Господом людской мир, открыв для безумцев дорогу в свои гибельные владения». Кармонди понял это, увы, слишком поздно. Сатанинский хохот уже гремел в ушах, сопровождая майора в его последний путь – до самого дна.
– Не спится, Владимир Афанасьевич?
В темноте не было видно лица. Поэтому Обручев сначала протер слипающиеся глаза и лишь затем ответил:
– Какой тут сон… Земля дрожит, чувствуете?
Черное пятно на месте Никольского мотнуло головой.
– Еще бы нет!
Они помолчали. Свистел ветер в верхушках псевдолиственниц, одиноко вскрикивала ночная нептаха. И тянулся на грани слышимости неясный подземный рокот. Дребезжала кружка с недопитым чаем, оставленная геологом у изголовья.
– Что-то будет… – пробормотал Никольский. – Владимир Афанасьевич, что, если извержением накроет наших товарищей?
– Они погибнут, – коротко молвил Обручев. – Если только не случится чуда.
– Тогда нам стоит помолиться о чуде, – произнес в стороне Билич. – Позвольте присоединиться к вашему клубу полуночников?
– Конечно, доктор. – Геолог машинально обернулся в сторону говорящего, хотя темень стояла непроглядная. По звездному небу плыли редкие клочья облаков, но сияние Зарева обжигало сетчатку, не позволяя приспособиться к темноте полностью. – Хотя я бы скорее надеялся на то, что катастрофы не случится. Бывает, что вулкан засыпает на самом рубеже извержения…
– Смотрите! – Никольский вскочил на ноги, и геолог увидал силуэт товарища на фоне неба.
Из чаши кратера, заслоняемой холмами, выплескивался в небо неровный, трепещущий белесый свет.
– Осветительные ракеты, – вымолвил Билич глухо. – Там идет бой… но почему не слышно стрельбы?
Магнезиевое пламя за горизонтом то вспыхивало, то разгоралось, а потом погасло вовсе, и стало еще темней, чем прежде. Ветер усиливался. По редким, стремительно несущимся тучам проскальзывало светлое пятно прожекторного луча. Обручеву показалось, что он слышит вдалеке выстрелы, но, скорее всего, это
