Приятели

Бенэн был счастлив. Толчки его радовали. Они давали ему чувствовать упругость ободов, сопротивление рамы, гибкость седла и его собственную твердость.

Бенэн прыгал по каменной мостовой, скользил по торцам, задевал о торчащие рельсы, взбивал навозные лужи, как кухарка сливки, и наконец завидел балюстраду сквера Искусств и Ремесел.

Занимался день. Все казалось синим и тающим. Метельщик вдали имел вид сахарного человечка.

Бенэн замедлил ход и обвел глазами площадь. Сад был пуст; тротуары были пусты. Какой-то, должно быть, собиратель окурков стоял у столба с объявлениями и о чем-то размышлял.

Бенэн раза два-три объехал площадь. В нем зарождалось беспокойство.

— Дурной признак! Если Брудье нет на месте в назначенное время, значит он не придет.

Он еще раз объехал площадь.

— А ведь сегодня дело серьезное, священное!.. На моих часах еще только пять минут пятого, а они, по-моему, спешат. Сейчас, должно быть, не больше четырех.

Он подъезжал к столбу с объявлениями; вдруг собиратель окурков двинулся с места и зашагал к нему.

У него была седая борода и глаза, полные древности.

Бенэн остановился. Старец отверз уста:

Вы ль это, государь, кого зовут сюда —
Когда еще и Феб не тронул повода
Блистательных коней у врат своей державы —

— Это пахнет Брудье, — подумал Бенэн. — Но это не он. У власти грима есть свои границы.

Старец продолжал эмфатическим голосом:

… Лавр созревающий и обещанья славы?

При этих словах он широко повел рукой и вопросительно улыбнулся. Бенэн, казалось, его не слушал. Старец начал снова:

Вы ль это, государь…

Бенэн закричал:

— Я! Я! Можете не сомневаться!

Старец кашлянул. Он словно что-то припоминал; пробормотал несколько слов, потом уверенно:

Мой господин, любя любовью нежной вас.
Благоволил избрать мой недостойный глас.
Чтоб вас приветствовать всей полнотою духа.

— Черт побери! Это Брудье вас послал? Да или нет? Говорите ясно!

Старец только улыбнулся и продолжал:

Когда — так молвил он — Бенэн преклонит ухо
К игре случайностей, похитившей меня…

— Он не придет! Свинья! Скажите! Да скажите же! От ваших разглагольствований я вспотел до рубашки.

Старец закончил период:

Он в сердце укротит роптание огня.

— Он не придет! У, образина! Остолоп! Взяточник! Да ведь было решено, он обещал, поклялся! Отправьтесь к нему и скажите, что он мне гнусен, что я уподобляю его золотарю, корсиканскому фельдфебелю, маэстро Пуччини. Да, не забудьте ему сообщить, что я его безоговорочно уподобляю маэстро Пуччини. Прибавьте, что если, как я надеюсь, он скоро умрет, то я позабочусь о том, чтобы в гроб ему положили, дабы упорядочить и ускорить разложение, «Искусство Стиха» Огюста Доршена!

Старец все так же учтиво продолжал:

Я в главном городе Ниеврского округа.
Два дня тому назад я узнаю от друга:
Двоюродный мой дед опасно захворал.
Я знаю, у него припрятан капитал,
И допустить нельзя, чтоб протянул он ноги.
Не быв свидетелем моей живой тревоги.
Я тороплюсь, я мчусь, я прискакал в Невер.
Увы! Земных невзгод разительный пример!
Мой дедушка Проспер готовится воспрянуть.
От огорчения душа могла б увянуть.
Но наших замыслов ничто не сокрушит!
Нет! Легкая педаль еще нас вдаль умчит.
В Невере я томлюсь. Спеши же. Ты мне дорог.
Полуускоренный идет в четыре сорок.
Тебя на станции я в девять встречу сам.
Воздев цилиндр, платок и душу к небесам.

Старец склонился до земли. Его улыбка давала понять, что обращение закончено.

— Что это значит? — сказал Бенэн. — Вы явились от имени Брудье?

— Да.

— Почему не явился он сам?

— Но вы же знаете, что он в Невере.

— В Невере?

— Площадь Баранта…

— Площадь Баранта!

— Дом три…