— Таня, кто такая тетя Нина из Тбилиси, ты не знаешь?
— Не знаю.
— И я не знаю.
Слух о том, что старшая дочка зубного доктора переехала в Москву, устроилась в банк и работает аж в «Интуристе», с космической скоростью облетел родной городок. И в одночасье Понаехавшая стала звездой местечкового, «раенного» масштаба. Скоро в гостиницу зачастили редкие угнездившиеся в Москве земляки — поглазеть на свою «знаменитую» землячку, а заодно поговорить за жизнь.
Гости с гор не оставляли равнодушными никого — ни охрану, ни работников обменника, ни иностранных туристов. Потому что если для Понаехавшей две огромные волосатые ноздри под кепкой — это дядя Размик, отец одноклассника Гарика, то для неискушенных северных жителей это троглодит и «боже ж ты мой, что это было?!». Опять же, если на фоне извилистой горной дороги сухонький мужчина в кургузом пинжачке поверх вязаной жилетки и в брюках, заправленных в шерстяные носки, смотрелся вполне органично, то в фойе гостиницы «Интурист» он вызывал самые противоречивые чувства. От стремления спровадить незамедлительно восвояси до желания подойти поближе и рассмотреть чуть ли не в лупу.
Понаехавшая бесконечно переживала за своих земляков. Вести себя как столичные штучки они категорически не умели: разговаривали только криком, активно жестикулировали, стояли руки в боки и отчаянно страдали от того количества одежды, которую приходилось носить в русские морозы.
— Барев, джана! — раскатисто демонстрировал свою незамутненную радость от встречи с Понаехавшей земляк в ветхой тужурке, расклешенных брюках и повязанной изящным бантиком под подбородком ушанке (главное, чтобы уши не мерзли!).
— Барев дзес! — вскидывалась Понаехавшая и, увлекая за собой сияющего гостя, укрывалась в самом дальнем уголке «Интуриста» — подальше от любопытных глаз.
— Ты меня помнишь, да, дочка? Я дядя Сето, двоюродный брат тети Вали, которая жена дяди Гургена, который в 73-м году чинил «москвич» твоего деда!
Понаехавшая могла поклясться чем угодно, что дядю Сето она видит впервые в жизни.
— Ну, ты тогда еще маленькая была, помню, сидела на горшке, все никак покакать не могла. Глаза вылупила и смотришь напряженно, как совенок, — голос дяди Сето, руша преграды, проникал во все щели и закоулки гостиницы, камня на камне не оставляя от репутации Понаехавшей.
— А упрямая была! — гудел колоколом дядя Сето. — Мать тебя кормит, а ты наберешь в рот пюре, прибегаешь на веранду и давай во двор плеваться. А потом как ни в чем не бывало возвращаешься на кухню — за новой порцией.
Обменник каждый раз вздрагивал, завидев в окошке очередную усато-носатую, расплывшуюся в счастливой улыбке деревенскую физиономию. О. Ф. ласково называла визитеров Понаехавшей «чибермесами» и вызывалась разговаривать с ними светские разговоры.
— Вас как зовут? — учтиво ходила она вокруг древнего вислоухого деда в военном кителе и фуражке времен последней русско-турецкой войны.
— Варлаам Аршавирович, — галантно представлялся дед. — Я тут для нашей девочки бастурмы принес и лаваша с домашним сыром.
— Не откажемся от гостинцев, — отвешивала реверансы О. Ф. — Какими судьбами в Москву? Проездом или, хмхм, навсегда?
— Проездом, — улыбался дед, поправляя на затылке резинку, которой заботливо перетянул очки. — В Голландию уезжаю, на ПМЖ. К детям.
— Хочешь, мы тебе рубли по оптовой цене на гульдены поменяем? — продолжала сыпать книксенами О. Ф.
— Нет, спасибо, добрая женщина, дети мне карточку сделали. — И дед, неуклюже ковыряясь натруженными пальцами в нагрудном кармане, доставал «голден визу». — Вот.
— Йоптвоюмать! — заворачивала потом в лаваш влажные ломти брынзы всполошенная О. Ф. — На голове резинка от трусов, а в кармане — «голден виза». Только в Голландии его не хватало! Доедет до улицы красных фонарей и счастливо окочурится от огроменного количества голых баб.
— А чего сразу окочурится? — обижалась Понаехавшая.
— Ладно, скопытится, — шла на уступки О. Ф., закусывая прозрачным ломтиком острой бастурмы.
Однажды Понаехавшая отпросилась с работы на одну смену. Аккурат в этот день с визитом вежливости в гостиницу явился троюродный кузен крестного сына тети Светы Вагаршак. Вагаршак подготовился к визиту основательно — густо набриолинил немилосердно вьющиеся волосы, надушился туалетной водой «Опе man show», заправил вареные джинсы фасона «банан» в лакированные штиблеты на небольшом пятисантиметровом каблуке. Сияние, исходившее от штиблет и прически, слепило все в радиусе полтора километра. Заменяющая Понаехавшую Наталья была сражена наповал. Вагаршак тоже. После обстоятельного разговора «за жизнь» Вагаршак галантно спросил у Натальи телефон, преподнес ей двухлитровую бутыль тутовки и откланялся.
Трепетная Наталья отвинтила крышку и недоверчиво принюхалась к самогонке. Посидела минут тридцать, приходя в себя от ударной волны. Восстановила рефлексы. Собрала глаза в кучку и потопала в туалет — выливать тутовку в унитаз.
— Главное, чтобы О. Ф. не видела, — приговаривала она, пестуя на груди бутыль с семидесятиградусной нефильтрованной водкой.
О. Ф. нарисовалась на пути Натальи совершенно неожиданно, как если бы слышала ее ментальный призыв.
— А что это у тебя в руках? — встала руки в боки она.
— Водка! — От растерянности Наталья брякнула правду.
О пьянке, случившейся в тот вечер среди обслуживающего персонала гостиницы, потом долго слагали легенды. Двух литров тутовки хватило на то, чтобы полностью деморализовать обменник, магазин-салон «Русские Меха», киоск «Интим», а также начальника охраны Сергея Владимировича (кличка Дровосек).
Поговаривали, что О. Ф., отчаянно горланя репертуар группы «Комбинация», наматывала круги по фойе в длинной соболиной шубе и меховой шапке. Ценник «800 у. е.» бодро мотался по ее лицу, и О. Ф., периодически притормаживая, трогательно пыталась заправить его за ухо.
Несгибаемый Сергей Владимирович (кличка Дровосек) непрестанно переговаривался по рации со своими подчиненными исключительно в уменьшительно-ласкательных выражениях.
— Максюта, пупсик, — вещал он в рацию, стоя в полуметре от Максюты-пупсика, — а сходи-ка ты, малыш, на третий этаж да попроси у Ираидочки нашей Михайловны медицинского спиртику. Немного, буквально граммчиков триста. Обещай от меня тортик. Или цветочки на могилку, если она тебе откажет.
